Ирина Белоусова
Она никак не могла понять себя. Что-то внутри сломалось, оборвалось и упало, разбившись о закоченевшие от зимы или монотонности жизни мысли, но не умерло, обреченное на вечное мучительное существование. Лежит на самом дне подсознания и поминутно кричит, и надрывается диким, истошным воплем. Стандартные и бесполезные попытки заглушить этот крик давят на мозг ещё сильнее. В процессе всех этих сложных действий сознания она выдавливает милую улыбку всему безобразию этого мира, глядя на бездомных детей, голодных и брошенных, на забытых стариков, на разрушения, боль, ложь и повсеместную фальшь в словах, поступках и даже в чувствах… Просто смотрела и улыбалась. Слабая и ничтожная. Странное умирающее существо продолжало глухо рыдать, не пытаясь скрыть слезы. А она всё так же мирно существовала, улыбаясь, прячась в глубине души от настырного крика и тихонько шла дальше. Она не торопилась, четко зная, что спешить некуда и незачем… При этом наивно старалась выгнать из памяти чуть слышный и приятный мотив знакомой мелодии из прошлого. Вслушивалась в тишину, она не слышала новой песни. А настойчивый крик существа, как назло, прерывал незатейливую игру звуков прошлого. Она пыталась вспомнить слова, придумать продолжение старой песни, но звуки тут же прекращались. Тогда она включала плеер и больше не пыталась слушать нежный и сказочный мотив. Всё заглушала записанная кем-то песня и напевающее чужие слова существо. Как бы она хотела, чтобы нашелся волшебник, сумевший подобрать аккорды к её песне.
Наконец, она дошла до огромной стены и остановилась. «Куда дальше?» - пронесся в голове вопрос. В ответ существо вновь вскрикнуло и усмехнулось. Она устала от томительной дороги и опустилась на колени рядом с этой стеной. Ради этого она так долго шла, к этому стремилась, этого искала? Нет. Она сидела, молча, горбясь, перебирая холодными пальцами черно-белые сны. А существо громко и раскатисто смеялось. Этот смех был полон презрения к ней. Тогда она медленно встала назло ему и выключила плеер.
Всё смолкло. Её мир, её стена, её черно-белые сны, забытые на земле, её яркие мечты, её плеер и она. Только вокруг была немая пустота. И вдруг где-то совсем близко она услышала чудесную мелодию. Кто-то играл на гитаре… легко, от души. Но кто мог оказаться здесь, только в её мире? Она так долго боялась открыть его. Затравленное существо вечно твердило ей, что если не хочешь боли, не показывай этот мир никому. Он только твой, береги его. Люди так жестоки, они разрушат всё… Но если бы только оно знало, как ей хотелось всё это разрушить! Построить всё заново и искренне улыбнуться. Может, и этому существу стало бы легче… Она знала текст этой песни, хотя никогда её не слышала. И она стала негромко напевать слова, а существо впервые не прикрикнуло на неё за наивность, а тоже бурчало себе под нос те же слова. И она сначала неуверенно, а затем легко и радостно закружилась в такт музыке, чувствуя счастье совсем рядом, закрывая глаза от восторга. И вот она уже совсем близко с человеком, который подобрал аккорды для её мира, просто и смело вошел и подарил ей самое дорогое – счастье. Она остановилась в двух шагах, обернулась на стену, но та исчезла. Тогда она решила раскрасить свой пустой мир, и всё под ту же мелодию принялась за дело. Сначала она создала солнце и грибной дождь, траву, раскидистые деревья, прохладное и чистое озеро. Из луж нарисовала радугу… Всё было готово. Осталось лишь пригласить музыканта жить в этом мире. Но она боялась. Существо внутри всё ещё помнило о боли, боялось безответности, предательства, ведь тогда всё это рухнет в своей сияющей красоте. Может лучше оставаться наедине с собой и снова верить в чудо и тешить существо рассказами, что этот музыкант просто ошибся миром. Нет, она решила обернуться к нему. Теперь она всё сделает, как захочет. Теперь она знает что хочет. Просто быть счастливой. Она обернулась и увидела его. А он отложил в сторону гитару, но мелодия не прекратилась, а звучала ещё громче. Наверно, это её существо наигрывало мотив…
Неожиданно пришло решение: незнакомец не может так просто войти в её мир, ведь это совсем не безопасно Пускать чужого так легко. Вдруг он уйдёт также просто, как и пришёл? Мысли сбивались и путались. Музыкант заворожено следил за этим действом. А она тихонько поднялась в свои облака сомнений и, утопая в них, скрылась с его глаз за пеленой предрассудков и глупых фобий. Он цеплялся за каждую её мысль, слетавшую с волшебных облаков, что внушали ему хоть какую-нибудь надежду на возможность остаться здесь, но она, играя словами, незаметно отбирала и её. Он боролся, надеялся, ждал, а она смеялась, беспечно отталкивая его. Он не замечал, а только слышал её голос, он слепо отдавался её циничной игре. Она почти убедилась в искренности его чувств и уже решила слететь с высоких и неприступных облаков, но он уже был далеко. Потерянный в ею придуманной сказке-игре, он заблудился в словах и мыслях и стоял уже на самом обрыве её мира. Она не остановила его протянутой рукой, в которой последним искренним огоньком догорало их счастье, их чувства. Она топнула ножкой. Как так? Ведь это не по правилам её игры! Ведь сейчас она уже перестала играть! И вдруг она совершенно неожиданно для себя сжала огонек в своей ладони, и он потух, жалобно сверкнув последней искрой в её глазах. Она нелепо стояла посреди своего мира и смотрела на обожженную ладошку широко открытыми от ужаса глазами. Зачем она это сделала? Она не знала. Он обернулся последний раз у обрыва, и в его голубых и таких до боли родных глазах она увидела себя, ничтожную и жалкую, оставшуюся в своем надоевшем до ужаса мире со своей вечной игрой. Она уже хотела крикнуть ему вслед: останься!... Но промолчала, ибо поняла, что виновата во всём сама и возвращать его - это делать больнее ему… и он улетел из её мира.
Она сидела, окруженная темнотой в своем мире и рисовала его голубые милые глаза простым карандашом в пустоте, которая её окружала. А существо наблюдало за этой картиной, не понимало и не принимало всё то, что произошло. Но она поняла. Поняла всё и даже чуточку больше. Она бы отдала всё за его прощение, за его веру… Наверное, лучше было бы умереть, не приходя в сознание, но она научилась чувствовать и верить, поэтому продолжала рисовать его глаза и запускать придуманные самолетики радости в воображаемое небо… Это было её счастье… верить…
Как всегда в комнате темно, только экран монитора освещает небольшую комнату. Свернувшись комочком у порога, сладко уснул вечер, сложив голову на ладошки. Вся комната под властью загадочной ночи. Она молчит и опускает чёрные густые ресницы… Ей сегодня немножко грустно, впрочем, как и всегда. Она привычно садится на краешек дивана и начинает придумывать длинные письма своему любимому... Она всегда пребывала в раздумьях и любила смотреть на звёзды… тихонько улыбаться своим невесёлым мыслям и отпускать ветер своей души в окно…
И сейчас всё повторилось в сотый раз… Я не люблю с ней разговаривать, да и она предпочитает молчать… и только мы есть в огромном и холодном мире. У неё, как всегда, замерзли руки. Она открывает окно и тянет их к звездам. Странно, но её они греют. Она любит осень… это её время… Ночами она плачет проливными дождями или расчесывает лохматые от ветра деревья и листья становятся жёлтыми и мертвыми. Она может простить всё, скрыть во мраке своей души… Может, поэтому она такая тёмная?
А сегодня я вдруг поняла, что моя подруга Ночь не знает, что такое солнце и решила заговорить с ней в первый раз. Она, как всегда, уложила вечер спать, ласково провела по нему рукой и присела на диван. Я начала свой рассказ. Она закрыла глаза и отвернулась, но я знала, она меня внимательно слушает. Я шёпотом, как будто по секрету, рассказывала ей про солнце и свет. Она лишь молчала, а потом резко встала и прошлась по комнате. Когда она обернулась ко мне, я всё поняла. Она желала видеть солнце, свет, почувствовать истинное тепло. Я не могла ей отказать. Так она и просидела до восхода, утопая в мечтах и фантазиях. Затем постучался в окно рассвет, отправив первый лучик сообщить о своём прибытии. Ночь забралась под диван и боялась выглянуть. Наступило утро. Солнце было в этот день особенно ослепительным и ярким. Я позвала свою подругу, и, когда она появилась, я испугалась её бледности и черноте глаз. Я предложила надеть на глаза солнечные очки, боялась открыть шторы. И пока я суетилась, она выбежала на улицу и замерла… глубоко вздохнула и подняла голову. Взмах руки, падающее тело, светлая улыбка и солнце в её глазах… Так появляются тени.
* * *
Останутся только:
Я – огонёк сигареты,
Немного тепла,
И ты.
Придуманные дела,
Торопимся в никуда,
Согревая чужие руки.
Расстанемся? – Наверное, да.
Я не умру… от скуки
Буду спешить по делам,
Шмыгая красным носом.
Выброшу старый хлам
И объемся конфет
С кокосом.
Вот и ты. – Привет.
Не виделись долго.
Извини, я спешу,
Дела – и немного строго –
А я совсем не грущу.
Просто пачкает
Тушь мои щёки.
Просто вместо звёзд
Свет ракеты.
И нужно учить уроки.
Просто не поделили мост
И сожгли рассветы.
* * *
Нервы на плахе,
Отчаянно прямы плечи,
Босиком и в рубахе...
И время совсем не лечит.
А липкая жалость
Шипит, скользя по спине.
Чья-то слепая усталость
В сбившемся дне
А я умываю руки
И прибавляю громкость,
Ломая, возможно от скуки,
Свою устаревшую гордость.
Счастье моё в ладошках
Роднее которых нет.
А хочешь сказку о кошках,
Которые съели рассвет?
* * *
Тик-так, тик-так…устало бубнили старые часы в большой комнате. Ветер чуть-чуть шевелил занавески. Вечер уложил всех жителей дома спать, и теперь уже и сам смешно сопел, свернувшись клубочком.
Скрип-скрип… сонно ворчала каждая доска разбуженного паркета. В комнату забежала маленькая девочка и схватила с дивана лохматого мишку.
Ммм… мм… напевала мелодию себе под нос маленькая девочка в большой темноте. Прижимала медведя близко-близко и танцевала в такт своей мелодии. Потом остановилась, внимательно посмотрела на мишку и спросила шепотом, тихо-тихо: «Ну, что, ты больше не боишься, глупенький? Это только сон был страшный, я всегда буду с тобой. Это я нечаянно уснула без тебя. А родителей мы ещё завтра отругаем. Ты не боишься? Пойдем спать?»
Ммм… мм… напевала девочка, лежа в своей комнате под одеялом и засыпая. А мишка охранял её от страшных снов.
Тик-так, тик-так… устало бубнили старые часы в большой комнате…
* * *
А я верю - ещё встретимся.
А я знаю – всё ещё сбудется.
И кончится эта лестница.
От меня до тебя, лестница.
А я стала пустой, лишней.
Без тебя, меня нет. Слышишь?
Я хочу быть к тебе ближе…
Ухожу в свой мир. Книжный.
Ты держи меня крепче, пожалуйста.
Потому что чуть-чуть сложно.
Я могу тебя ждать. Запросто.
Только знать бы, что это нужно.
Мир вокруг нас завертится.
Счастья – полны карманы.
Мне бы только с тобой встретиться.
И не слушать судьбы обманы.
* * *
Далеко-далеко тихонько отличался от ночи маленький желтый огонёк.
Ползли часы безделья, проскакивали дни суеты. Время то растрачивало себя на пустяки, то экономило на самом важном. Проглатывало окончания и сбивалось на объяснения. Засыпало и становилось пыльной историей. Просыпалось и оказывалось настоящим. Вскакивало и бежало, не оглядываясь, не прощаясь, как будущее. А огонёк горел, не ярче, не тусклее. Горел себе и горел и никому не мешал жить. Как будто время просто не обратило (на него) внимание. То ли спичка горит, то ли упавшая звезда – самоубийца умирает. Какое ему дело?
Усталость присаживалась на плечи. Заботы крутились под руками. Ночь вежливо, осторожно спускалась на сонную землю. Устраивалась поудобнее в глубоком мягком кресле и увлекала усталость и заботы разговорами. Они пили горячий чай и бубнили о нынешней молодёжи. Люди укладывались спать в холодные постели. А сон выманивал переживания и обиды из мыслей и отправлял спать в другую комнату. Согревал милыми и добрыми снами. Люди спали, а огонёк горел. Маленький жёлтый огонёк, который никому не мешал спать.
Утром и всю жизнь люди спешили. Запинались за свои и чужие ноги и предрассудки. Спорили до отчаяния, любили до ненависти, умнели до глупости. А огонек горел и никому не мешал опаздывать. Опаздывать остановиться. Если не спешить – всё успеешь.
Огонёк горел как надежда. Как ожидание. Чуда, новой квартиры, поездки на море, возвращения, прощения… Горел и, наверное, кому-то помогал верить.
Наверное, я должна написать про того мальчика, который провожал меня до дома в 3 классе. Или про соседа по парте, чьи добрые глаза с огромными черными ресницами я помню.
Но назвала я это «любовью», а не «влюбленностью». Поэтому и напишу не про симпатии, не про провожания и не про очарование первых чувств. А про то, что я называю любовью.
Мне 17 лет. В любви я признавалась 3 раза. Смертельно много. Сейчас вспоминаю и понимаю, что говорила я это в тот момент абсолютно искренне. И сейчас нисколько не жалею. Признавалась 3 раза, любила один.
Мне 17 лет, а я уже полюбила и потеряла. Да, наверное, через несколько лет я буду думать, что ничего не понимала, что не любовь это вовсе. Мне всё равно. Сейчас – это самое сильное и чудесное чувство, которое я испытывала.
Это был февраль, каток и он. Зовут его Степашка. Нет, конечно, его зовут не так. Просто там был его лучший друг, который спросил меня: «Где Пашка?», а мне послышалось. И с того времени и он, и имя его стали для меня особенными.
У него самые родные в целом свете глаза. Такие родные, что иногда кажется, что у моего сына будут такие же.
Он подарил мне самое счастливое лето. Самые счастливые воспоминания.
Его приняла моя семья. Мама и бабушка болтают о нём на кухне, дедушка с самым серьёзным лицом расспрашивает меня о нем. А сестра почти с завистью говорит, что вот это уж точно любовь.
Кажется, никогда в жизни я столько не улыбалась. Никогда не смеялась так звонко. Никогда столько нежности и добра не было во мне…
А голос у него настолько мой, что даже обидно, когда он разговаривает с кем-то другим.
А руки у него красивые. Очень красивые. А в ладошках его – моё счастье.
А ещё он думает о физике и терпит мои стихи.
И любовь для меня, это когда на Новый год я загадываю не «быть с ним», а «пусть он самым счастливым будет». Пожалуйста.
Я его потеряла и сама во всём виновата, но что теперь говорить о мелочах. Все ошибаются и все теряют. Я ошиблась, а он не смог простить.
Я рада и благодарна, что это было.
Я рада и благодарна, что могу жить с этой любовью и памятью. И ценнее нет ничего. Мне говорят: «забудь, забудь». Как же можно забыть самое лучшее, что было в моей жизни? И мне больно помнить, а не помнить ещё больнее.
Я рада и благодарна.
Пробка обычного утра в моём городе. Пробка машин, выхлопные газы, сигналы, шум. Пробка в голове от этого шума, холода и незабытого сна. Пробка в чувствах от безмолвия, равнодушия и безысходности. Холодно.
Это было самое теплое лето. Жаркое лето. Счастливое лето. Из крайности в крайность – это самая чужая и безжалостная зима. Холодно. До дрожи холодно и дышать будто нечем. И незачем. В детстве я думала что пар – это дым. И во всём виноваты курильщики, что даже у меня изо рта дым идет.
А сейчас дефицит нежности и добра. Простого, человеческого. Чудесно, когда снежинки падают, когда в сугроб летишь и смеешься звонко, когда утром выходишь и сапогами скрипишь по снегу… только тепла нет, только душа в спячке до весны.
Обязательно нужно, чтобы зимой кто-то грел твои руки.
Как хорошо, когда есть тот, кто может тебя позвать
Бежать, бежать, бежать. От чего и к чему – вторично. Главное, действие.
Бежать, тяжело дышать, шаги делать как можно больше. Выше, сильнее, быстрее. К цели, к мечте, к обрыву… бежать только потому, что это всё же лучше, чем стоять на месте. Так ведь?
Ответь, пожалуйста.
Я не знаю ни одного ответа. Мысли в анабиозе или истины нет, какая разница. Может, зима виновата, а может - виноватых нет. А «что делать» по-прежнему брошено в пустоту без ответа.
Бежать.
И когда уже мира нет. Когда всё кажется обманом, сном, видением. Когда только ты со своим анабиозом, то кто-то тихо говорит твоё имя.
Совсем просто. Но этот кто-то тебя позвал и ему ты, наверное, нужен. И голос у него милый и теплый… и всё становится хорошо, и зима проходит, и шаги становятся осознанными, и смысл есть.
После окончания школы я всё-таки надеюсь поступить в Питер или в Москву, получить качественное высшее образование. Это не стереотип. По-моему, гуманитарному профилю здесь подходящего места обучения нет.
Я уеду, но постараюсь вернуться.
Потому что…
Я с детства играю в такую игру. Вот когда еду в автобусе, то по лицам людей придумываю про них сказки. Как так получилось, что именно этот изгиб, эта эмоция застыла и прижилась на лице пожилой женщины или маленького мальчика. Когда я путешествую, то таких ярко различных лиц не вижу. Один поток никчемных физиономий с уставшей миной. А здесь моя фантазия только дорисовывает, договаривает окончания. Всю суть передают выражения людей.
А какие это люди! Как-то в гости к нам пришла мамина подруга, адвокат. Вся из себя важная тетка. Я чем-то занимаюсь, и играет у меня музыка японской бамбуковой флейты. Не потому, что я всё время это слушаю, просто интересно. Так вот заходит эта женщина и просит: «Выключи этого Вивальди, у меня от него зубы болят». Или иду я со сноубордом, а дядька на улице спрашивает: «а где палки?». Я говорю, что сноуборд это. Палки не нужны. Он слушает, смотрит внимательно и спокойно так: «я понимаю, что сноуборд, а палки-то где???». Как где палки? Я привыкла объяснять: «почему лыжина одна», но это… я ему 20 минут рассказывала, как это на "одной лыжине не той стороной кататься-то". В итоге он так и ушёл разочарованный.
Я хотела бы жить в маленькой деревеньке с теплой печкой и большим шкафом хороших книг. А на окнах белые шторки с кружевами. А на полу ковер со сложным рисунком. И запах уюта и постоянства бытия. И пирожки с черникой и брусникой в большом блюде. И болтливая соседка с проблемами. И петухи по утрам. И чтоб хлеб пах хлебом, а молоко молоком. Чтоб дети мои не в Интернете жизнь просидели, а природу знали и чувствовали. Каждой клеточкой, каждой мыслью. Чтоб смеялись от радости снега, дождя, истинной красоты, не от очередной пошлой заметки в контакте или накурившись травки в подъезде.
Я жить хочу по-настоящему. Здесь, в провинции, это возможно. В мегаполисе - это суррогат. Там искренность забыли, и мечтать там никто не учит. А у нас Грин. А у нас ещё Асадова читают. И в библиотеке встречаются ровесники…
Стены в этом домике из одеял и простыней разноцветных. У бабушки в большом шкафу они лежат аккуратными ровными стопочками и пахнут чистотой. А весь он держится на стульях, столах, иногда дверях. В самом домике любимые вещи. Это Оля – кукла с голубыми глазами и почти белыми волосами. Розовый зайчик и одно ухо у него зеленое. Потому что часто разбивала коленки, и бабушка бегала за мной по квартире с зеленкой в руках и, в конце концов, догонял дедушка, и он лечил мне колено, а я красила уши зайчика. Книжка Барто, конечно. Я её всю наизусть до сих пор помню. Дедушкины книжки, потому что они всегда внушали мне уважение своей толщиной и тем, как дед сражался за них с бабушкой, которая временами топила ими печь. Теплый свитер, потому что меня всегда слишком тепло одевали, и уж я то знала, чем грозит забыть взять его с собой. Шахматы, потому что в моём детстве компьютера ещё не было, а телевизор смотреть можно было не больше одного часа, так сказала бабушка. А в шахматы со мной каждый вечер играл дед. И расческу, потому что девочка должна быть не мальчиком, а красивой. А ещё ёжика. Это такая кукла на руку. Звали его Захар. В садике у нас был кукольный театр, и все девочки играли принцесс, а некоторые Бабу Ягу, но я всегда играла ежика, уж очень он был смешной, с таким выражение мордочки, будто сейчас чихнёт.
Хорошо в том домике, уютно и тепло. Кажется, надежнее места во всем мире не бывает.
Поздравляю тебя с весной. На самом деле, мне всё равно какое время года. Просто каждый новый год, сезон, день или минута дает возможность начать с начала. Поздравляю тебя! Ты ведь тоже чувствуешь, как воздух звенит почти чудом, а машины и люди шумят теперь как-то добрее. А счастье вдруг ворвалась ко мне в комнату без приглашения, бросило чемоданы подальше (видимо, надолго) и, пританцовывая, начало выметать поседевшие зимние тревоги.
А искренность брызжет солнечным светом так, что глаза слепит. Яркими пятнами, солнечными зайчиками разбегаются сомнения. И жить я так люблю, что дышать иногда забываю от восторга и восхищения. И любить я так люблю, что нежность моя больше меня вырастает.
Радость моя, благодарю тебя!
У нашей дочки будут совсем крохотные ладошки, она будет лежать в маленькой, будто игрушечной детской кроватке и стучать ими по воздуху. Она – это самое родное, самое близкое, что может быть на свете. Она очень рано начнет улыбаться, потому что мы будем любить её так, как никто и никогда ещё не любил, правда? А от такой волшебной любви она просто не сможет не улыбнуться. По утрам ты будешь брать её на руки, а она, наша доченька, сладко зевая, уже тебе улыбаться, узнавая и так искренне радуясь тебе. Мы будем рассказывать, как хорош этот большой мир, сколько в нем чудес и красоты. А теплые лучи только нашего утра будут греть душу. Мы, конечно, будем самые счастливые.
А когда она уснет, то сложит ручки под голову и так сладко и спокойно засопит, что большей гармонии не найти. И не станет мира вне нашей комнатной вселенной. Мы будем нежно и осторожно целовать её, спящую и тихонько, на носочках выходить из комнаты, не закрывая двери…
Глаза у неё будут обязательно твои. Добрые, безгранично добрые.
А стены нашего дома будут в фотопленках, истории сообщений и фотографий нашей Радости. Мы обязательно сохраним каждую её эмоцию, каждое полу чувство. А когда в наш дом будут приходить друзья, то мы с гордостью будем рассказывать «Это в три месяца, она увидела большого плюшевого зайчика и почти испугалась. А в главах восторг и удивление. Видите?».
А первое её слово обязательно будет «папа». Только представь, Степашка, ты папа!
Она скажет это звонко и очень четко, когда ты будешь с ней играть. И всё остановится в тот момент. Ты – первое слово. Не чудо ли это?
А когда она сделает первый шаг, то мы устроим огромный праздник на троих. Я, ты и наша доченька. Купим много-много воздушных шариков, рассадим кружком её любимых кукол и будем читать ей сказки о муми-троллях.
Маленькие огоньки за окном так и светятся надеждой. Воздух состоит из постоянства и неизменности. А глаза давно привыкли к темноте ночи. Я думаю о том же, о чем думала и год назад. Поменялись только книжки и Ники, от которых приходят сообщения в желтой рамочке. Осталась сахарная наивность, вера в доброту и то, что называть страшно даже шепотом, что роднее всего, что стало теперь памятью. Ничего не проходит, если не отпускаешь. Никого не забываешь, если любишь. И никто не лечит, в иллюзорном мире медицина слабо развитая отрасль. Если ты говоришь шепотом, то проходи. Границы безграничного пространства можно отодвинуть. Это зона свободная от обязательств и обещаний. Здесь не нужно любить, не бойся. Здесь нужно только быть и не претендовать на главную роль. Проходи, если считаешь нужным… если считаешь нужной.
* * *
Ваши глаза глядят в прошлое
Что же Вы, милый Кай?
Это утро простое, не пошлое.
С сахарной верой в май.
Это утро простое, чуть теплое
А память в семи томах
Наше счастье забытое, кроткое…
Будто бы умер страх.
Мне бы по венам рек
Без проклятья пустых коридоров.
Увидеть, как пахнет снег
И того, кто бы был мне дорог.
Давно уже слиплись страницы
Сыплется смех по полу
Я бы хотела влюбиться.
Снова в тебя. К слову.
А искренность есть во взгляде
В мыслях с двойным значеньем
В ровных кубиках, в рафинаде
В стихах, обреченных на заключенье.
До приторности сладкие клятвы, которые так и липнут к памяти. Едкую ложь, которая жжет глаза и что-то такое внутри где-то везде. Исчезнувшие в один момент надежды, которые так бережно складывались из маленьких мечтаний. И память простить можно, которая будит по ночам, будто водой из колодца окатили, и хватаешься за воздух, и думать отчаянно страшно. И жалость, такую наигранную, будто детский кукольный театр «от улыбки станет всем светлей». И даже ненависть, больше того – нелюбовь, простить можно.
Нельзя простить только себя.
Стихи и проза
(2009-2012)
Новогодняя сказка
В одном обычном мире городской квартиры жил маленький жирафик. Это была всего лишь игрушка. Мягкая игрушка с милой улыбкой, яркой раскраской и очень странными глазами. Это были всего лишь пуговицы, банальные черные пуговицы. Но в них почему-то был смысл и доброта. Доброта ко всему окружающему миру. Глаза – зеркало души. И у этой, на первый взгляд обычной детской игрушки была душа, а это большая редкость даже у людей.
Этот жирафик жил на подоконнике рядом с множеством других предметов: там были и книги, и какие-то диски, и множество других вещей. Но ему было интересно жить в этом месте. Ведь только посмотреть в окно! Там есть люди – вот что привлекало всё его внимание.
И за несколько лет, что он находился у окна, он понял о людях больше, чем всё человечество за тысячи лет: «Ведь они всё время торопятся, боятся не успеть, хотя бы что-то успеть, иногда сами не понимают, зачем это им надо. Им просто некогда остановиться в круговороте дней хотя бы ненадолго и посмотреть вокруг. Попробовать понять внутренний мир человека, который рядом с тобой и поэтому все они живут внутри себя. А если человек попытается с кем-то поделиться своими радостями или переживаниями, то его сочтут сентиментальным». Но, несмотря на подмеченные недостатки, жирафик очень любил людей.
Однажды под Новый год семья, в которой жил наш герой, уехала праздновать на дачу. Окно было немного приоткрыто, и он как всегда устроился поудобнее, чтобы наблюдать за потоком людей. Ему нравилось, когда наступали праздники, в эти дни прохожие за окном приветливо улыбались.
Этот вечер был особенно красив. Снег хлопьями слетал со звездного неба и игриво поблескивал в свете фонарей и звезд. Жирафик любовался этой красотой, и ему захотелось ближе рассмотреть этот замечательный мир, всё, что было за пределами оконной рамы: полное небо, горизонт, хотелось почувствовать телом растаявшую снежинку, а ещё, чтобы его полюбили. Полюбили люди! И чтобы сбылась его самая заветная мечта: подарить свою любовь окружающим, и, может, тогда люди последуют его примеру и станут дарить друг другу свою любовь и заботу. Думая об этом, под бой курантов он шагнул за окно… Упав в сугроб рядом с домом, он увидел бездну неба… тронул снег… Это казалось настоящим чудом… Он лежал так долго, всё не мог оторваться от созерцания прекрасного и разнообразного мира, окружающего его. Снегопад продолжался, и жирафик наблюдал за плавным танцем снежинок. Его внимание привлекла одна снежинка, особенно хороша своей причудливой формой. Снежинка опустилась на лапку жирафика и тихонько спросила: «Загадай желание, и я исполню его». Жирафик ненадолго задумался и ответил: «Я хочу, чтобы люди, хотя бы на миг посмотрели на мир глазами детей, искренне порадовались, поверили в сказку, забыли на секунду о проблемах и поделились своим счастьем и радостью с окружающими. Хочешь, я поделюсь своим счастьем с тобой?..» Но снежинка уже расстаяла, но в этот миг мир замер, люди остановились и вдруг... улыбнулись, просто, от души. Стало всем легко и радостно, и жирафик тоже улыбнулся.
Этот жирафик жил на подоконнике рядом с множеством других предметов: там были и книги, и какие-то диски, и множество других вещей. Но ему было интересно жить в этом месте. Ведь только посмотреть в окно! Там есть люди – вот что привлекало всё его внимание.
И за несколько лет, что он находился у окна, он понял о людях больше, чем всё человечество за тысячи лет: «Ведь они всё время торопятся, боятся не успеть, хотя бы что-то успеть, иногда сами не понимают, зачем это им надо. Им просто некогда остановиться в круговороте дней хотя бы ненадолго и посмотреть вокруг. Попробовать понять внутренний мир человека, который рядом с тобой и поэтому все они живут внутри себя. А если человек попытается с кем-то поделиться своими радостями или переживаниями, то его сочтут сентиментальным». Но, несмотря на подмеченные недостатки, жирафик очень любил людей.
Однажды под Новый год семья, в которой жил наш герой, уехала праздновать на дачу. Окно было немного приоткрыто, и он как всегда устроился поудобнее, чтобы наблюдать за потоком людей. Ему нравилось, когда наступали праздники, в эти дни прохожие за окном приветливо улыбались.
Этот вечер был особенно красив. Снег хлопьями слетал со звездного неба и игриво поблескивал в свете фонарей и звезд. Жирафик любовался этой красотой, и ему захотелось ближе рассмотреть этот замечательный мир, всё, что было за пределами оконной рамы: полное небо, горизонт, хотелось почувствовать телом растаявшую снежинку, а ещё, чтобы его полюбили. Полюбили люди! И чтобы сбылась его самая заветная мечта: подарить свою любовь окружающим, и, может, тогда люди последуют его примеру и станут дарить друг другу свою любовь и заботу. Думая об этом, под бой курантов он шагнул за окно… Упав в сугроб рядом с домом, он увидел бездну неба… тронул снег… Это казалось настоящим чудом… Он лежал так долго, всё не мог оторваться от созерцания прекрасного и разнообразного мира, окружающего его. Снегопад продолжался, и жирафик наблюдал за плавным танцем снежинок. Его внимание привлекла одна снежинка, особенно хороша своей причудливой формой. Снежинка опустилась на лапку жирафика и тихонько спросила: «Загадай желание, и я исполню его». Жирафик ненадолго задумался и ответил: «Я хочу, чтобы люди, хотя бы на миг посмотрели на мир глазами детей, искренне порадовались, поверили в сказку, забыли на секунду о проблемах и поделились своим счастьем и радостью с окружающими. Хочешь, я поделюсь своим счастьем с тобой?..» Но снежинка уже расстаяла, но в этот миг мир замер, люди остановились и вдруг... улыбнулись, просто, от души. Стало всем легко и радостно, и жирафик тоже улыбнулся.
2009
* * *
Как хочется порой уйти и
дверью хлопнуть.
Простить, но всё же не понять.
Забыть, ища приют в заботах,
И больше никогда не вспоминать.
Украсить скучную реальность
Наивной, детскою мечтой.
И, вмиг забыв про всю банальность,
Создать свой мир иной.
Открыться, ничего не пряча в сердце,
Суд справедливости верша в своей душе.
И также дальше верой в бескорыстье
В строках раскрыть заманчивый сюжет.
Представить мир в утопиях и сказках,
Разрушить рамки и занудные границы.
Сфотографировать мир в черно-белых красках,
Где свет освобожден из-под крыла темницы.
Придумать образы и быть за них в ответе
И не играть ролей, лишь только жить.
Всё также верить в эталоны, в совершенство
И попытаться стать одним из них.
И не боясь амбициозных высших целей,
Их добиваться, не страшась всех «но»,
Пройти по жизни, улыбаясь смело,
И гордости не потеряв притом.
дверью хлопнуть.
Простить, но всё же не понять.
Забыть, ища приют в заботах,
И больше никогда не вспоминать.
Украсить скучную реальность
Наивной, детскою мечтой.
И, вмиг забыв про всю банальность,
Создать свой мир иной.
Открыться, ничего не пряча в сердце,
Суд справедливости верша в своей душе.
И также дальше верой в бескорыстье
В строках раскрыть заманчивый сюжет.
Представить мир в утопиях и сказках,
Разрушить рамки и занудные границы.
Сфотографировать мир в черно-белых красках,
Где свет освобожден из-под крыла темницы.
Придумать образы и быть за них в ответе
И не играть ролей, лишь только жить.
Всё также верить в эталоны, в совершенство
И попытаться стать одним из них.
И не боясь амбициозных высших целей,
Их добиваться, не страшась всех «но»,
Пройти по жизни, улыбаясь смело,
И гордости не потеряв притом.
2009
Посвящение
М.D. спасибо…
Она никак не могла понять себя. Что-то внутри сломалось, оборвалось и упало, разбившись о закоченевшие от зимы или монотонности жизни мысли, но не умерло, обреченное на вечное мучительное существование. Лежит на самом дне подсознания и поминутно кричит, и надрывается диким, истошным воплем. Стандартные и бесполезные попытки заглушить этот крик давят на мозг ещё сильнее. В процессе всех этих сложных действий сознания она выдавливает милую улыбку всему безобразию этого мира, глядя на бездомных детей, голодных и брошенных, на забытых стариков, на разрушения, боль, ложь и повсеместную фальшь в словах, поступках и даже в чувствах… Просто смотрела и улыбалась. Слабая и ничтожная. Странное умирающее существо продолжало глухо рыдать, не пытаясь скрыть слезы. А она всё так же мирно существовала, улыбаясь, прячась в глубине души от настырного крика и тихонько шла дальше. Она не торопилась, четко зная, что спешить некуда и незачем… При этом наивно старалась выгнать из памяти чуть слышный и приятный мотив знакомой мелодии из прошлого. Вслушивалась в тишину, она не слышала новой песни. А настойчивый крик существа, как назло, прерывал незатейливую игру звуков прошлого. Она пыталась вспомнить слова, придумать продолжение старой песни, но звуки тут же прекращались. Тогда она включала плеер и больше не пыталась слушать нежный и сказочный мотив. Всё заглушала записанная кем-то песня и напевающее чужие слова существо. Как бы она хотела, чтобы нашелся волшебник, сумевший подобрать аккорды к её песне.
Наконец, она дошла до огромной стены и остановилась. «Куда дальше?» - пронесся в голове вопрос. В ответ существо вновь вскрикнуло и усмехнулось. Она устала от томительной дороги и опустилась на колени рядом с этой стеной. Ради этого она так долго шла, к этому стремилась, этого искала? Нет. Она сидела, молча, горбясь, перебирая холодными пальцами черно-белые сны. А существо громко и раскатисто смеялось. Этот смех был полон презрения к ней. Тогда она медленно встала назло ему и выключила плеер.
Всё смолкло. Её мир, её стена, её черно-белые сны, забытые на земле, её яркие мечты, её плеер и она. Только вокруг была немая пустота. И вдруг где-то совсем близко она услышала чудесную мелодию. Кто-то играл на гитаре… легко, от души. Но кто мог оказаться здесь, только в её мире? Она так долго боялась открыть его. Затравленное существо вечно твердило ей, что если не хочешь боли, не показывай этот мир никому. Он только твой, береги его. Люди так жестоки, они разрушат всё… Но если бы только оно знало, как ей хотелось всё это разрушить! Построить всё заново и искренне улыбнуться. Может, и этому существу стало бы легче… Она знала текст этой песни, хотя никогда её не слышала. И она стала негромко напевать слова, а существо впервые не прикрикнуло на неё за наивность, а тоже бурчало себе под нос те же слова. И она сначала неуверенно, а затем легко и радостно закружилась в такт музыке, чувствуя счастье совсем рядом, закрывая глаза от восторга. И вот она уже совсем близко с человеком, который подобрал аккорды для её мира, просто и смело вошел и подарил ей самое дорогое – счастье. Она остановилась в двух шагах, обернулась на стену, но та исчезла. Тогда она решила раскрасить свой пустой мир, и всё под ту же мелодию принялась за дело. Сначала она создала солнце и грибной дождь, траву, раскидистые деревья, прохладное и чистое озеро. Из луж нарисовала радугу… Всё было готово. Осталось лишь пригласить музыканта жить в этом мире. Но она боялась. Существо внутри всё ещё помнило о боли, боялось безответности, предательства, ведь тогда всё это рухнет в своей сияющей красоте. Может лучше оставаться наедине с собой и снова верить в чудо и тешить существо рассказами, что этот музыкант просто ошибся миром. Нет, она решила обернуться к нему. Теперь она всё сделает, как захочет. Теперь она знает что хочет. Просто быть счастливой. Она обернулась и увидела его. А он отложил в сторону гитару, но мелодия не прекратилась, а звучала ещё громче. Наверно, это её существо наигрывало мотив…
Неожиданно пришло решение: незнакомец не может так просто войти в её мир, ведь это совсем не безопасно Пускать чужого так легко. Вдруг он уйдёт также просто, как и пришёл? Мысли сбивались и путались. Музыкант заворожено следил за этим действом. А она тихонько поднялась в свои облака сомнений и, утопая в них, скрылась с его глаз за пеленой предрассудков и глупых фобий. Он цеплялся за каждую её мысль, слетавшую с волшебных облаков, что внушали ему хоть какую-нибудь надежду на возможность остаться здесь, но она, играя словами, незаметно отбирала и её. Он боролся, надеялся, ждал, а она смеялась, беспечно отталкивая его. Он не замечал, а только слышал её голос, он слепо отдавался её циничной игре. Она почти убедилась в искренности его чувств и уже решила слететь с высоких и неприступных облаков, но он уже был далеко. Потерянный в ею придуманной сказке-игре, он заблудился в словах и мыслях и стоял уже на самом обрыве её мира. Она не остановила его протянутой рукой, в которой последним искренним огоньком догорало их счастье, их чувства. Она топнула ножкой. Как так? Ведь это не по правилам её игры! Ведь сейчас она уже перестала играть! И вдруг она совершенно неожиданно для себя сжала огонек в своей ладони, и он потух, жалобно сверкнув последней искрой в её глазах. Она нелепо стояла посреди своего мира и смотрела на обожженную ладошку широко открытыми от ужаса глазами. Зачем она это сделала? Она не знала. Он обернулся последний раз у обрыва, и в его голубых и таких до боли родных глазах она увидела себя, ничтожную и жалкую, оставшуюся в своем надоевшем до ужаса мире со своей вечной игрой. Она уже хотела крикнуть ему вслед: останься!... Но промолчала, ибо поняла, что виновата во всём сама и возвращать его - это делать больнее ему… и он улетел из её мира.
Она сидела, окруженная темнотой в своем мире и рисовала его голубые милые глаза простым карандашом в пустоте, которая её окружала. А существо наблюдало за этой картиной, не понимало и не принимало всё то, что произошло. Но она поняла. Поняла всё и даже чуточку больше. Она бы отдала всё за его прощение, за его веру… Наверное, лучше было бы умереть, не приходя в сознание, но она научилась чувствовать и верить, поэтому продолжала рисовать его глаза и запускать придуманные самолетики радости в воображаемое небо… Это было её счастье… верить…
Ослепленная
Как всегда в комнате темно, только экран монитора освещает небольшую комнату. Свернувшись комочком у порога, сладко уснул вечер, сложив голову на ладошки. Вся комната под властью загадочной ночи. Она молчит и опускает чёрные густые ресницы… Ей сегодня немножко грустно, впрочем, как и всегда. Она привычно садится на краешек дивана и начинает придумывать длинные письма своему любимому... Она всегда пребывала в раздумьях и любила смотреть на звёзды… тихонько улыбаться своим невесёлым мыслям и отпускать ветер своей души в окно…
И сейчас всё повторилось в сотый раз… Я не люблю с ней разговаривать, да и она предпочитает молчать… и только мы есть в огромном и холодном мире. У неё, как всегда, замерзли руки. Она открывает окно и тянет их к звездам. Странно, но её они греют. Она любит осень… это её время… Ночами она плачет проливными дождями или расчесывает лохматые от ветра деревья и листья становятся жёлтыми и мертвыми. Она может простить всё, скрыть во мраке своей души… Может, поэтому она такая тёмная?
А сегодня я вдруг поняла, что моя подруга Ночь не знает, что такое солнце и решила заговорить с ней в первый раз. Она, как всегда, уложила вечер спать, ласково провела по нему рукой и присела на диван. Я начала свой рассказ. Она закрыла глаза и отвернулась, но я знала, она меня внимательно слушает. Я шёпотом, как будто по секрету, рассказывала ей про солнце и свет. Она лишь молчала, а потом резко встала и прошлась по комнате. Когда она обернулась ко мне, я всё поняла. Она желала видеть солнце, свет, почувствовать истинное тепло. Я не могла ей отказать. Так она и просидела до восхода, утопая в мечтах и фантазиях. Затем постучался в окно рассвет, отправив первый лучик сообщить о своём прибытии. Ночь забралась под диван и боялась выглянуть. Наступило утро. Солнце было в этот день особенно ослепительным и ярким. Я позвала свою подругу, и, когда она появилась, я испугалась её бледности и черноте глаз. Я предложила надеть на глаза солнечные очки, боялась открыть шторы. И пока я суетилась, она выбежала на улицу и замерла… глубоко вздохнула и подняла голову. Взмах руки, падающее тело, светлая улыбка и солнце в её глазах… Так появляются тени.
2010
* * *
Вечер. Может ночь… Неважно.
Сколько времени прошло? Остывший чай.
Будильник завизжит протяжно,
Скорей бы. – Друг мой ненавистный, выручай.
Который час? Быть может вечность
Будильник не звенит – проспал, наверно.
Проснись, меня пугает бессердечность
Теней, что бродят по углам степенно.
А ночь молчала и меня жалела.
Аккорд сорвался, лишь струна звенела.
И голос дрогнул… спутан перебор,
Звучит усталый ля-минор.
И ничего со мною не случилось:
Ни в горе и ни в радости не суждено разбиться.
Вот только солнце очень уж надолго отлучилось.
Но всё в порядке. Просто осень. Мне не спится.
* * *
Вечер. Может ночь… Неважно.
Сколько времени прошло? Остывший чай.
Будильник завизжит протяжно,
Скорей бы. – Друг мой ненавистный, выручай.
Который час? Быть может вечность
Будильник не звенит – проспал, наверно.
Проснись, меня пугает бессердечность
Теней, что бродят по углам степенно.
А ночь молчала и меня жалела.
Аккорд сорвался, лишь струна звенела.
И голос дрогнул… спутан перебор,
Звучит усталый ля-минор.
И ничего со мною не случилось:
Ни в горе и ни в радости не суждено разбиться.
Вот только солнце очень уж надолго отлучилось.
Но всё в порядке. Просто осень. Мне не спится.
2010
* * *
Подойду к окошку.
Я люблю тебя. Понарошку.
Не обижайся.
Брови не хмурь. Улыбайся.
Осыпались осколки мира.
Это красиво.
Поглажу кошку.
Я люблю тебя. Понарошку.
Я скажу тебе по секрету.
Или всему свету.
Тихонько. Ветру. Взглядом.
Ты рядом.
Мысли спутались. Бардак.
Просто так.
Стихи чужие хвалю.
Я люблю…
Страницы в клетку порчу.
Легко. Лечу.
Всего лишь
Тебя…
* * *
Кто ты? Смешной, красивый человек,
Изящный, как стеклянное искусство.
Фонарь медовый за окном уже померк.
Внутри всё отвратительно и пусто.
Скажи. Мне очень важно знать,
Кому я открываю душу?
Пока мне есть ещё, что открывать.
Пока всё не ушло наружу.
Скажи. Ты любишь осень? Этот сад?
Кору деревьев? Молчаливый парк?
Скажи, молю, пока мы здесь вдвоём.
Пока царит прохладный полумрак.
Молчишь. Лишь губы что-то шепчут внутрь.
И вот квартира полыхнет огнём.
Ты прячешь за стеклом зеркальным суть,
А мне неважно. Только мы поймём.
* * *
Проносятся мимо лица,
Твоя ухмылка и руки в бока…
И, кажется, невозможно скрыться.
Не прощай, всего лишь пока.
Ведь это только на время, правда?
Замолкни, сопливая лирика!
Всё кончится, только когда
Растает зимы истерика.
Зима есть зима – невезенье,
Холодные губы и теплая ложь,
Отрицая пустые сомненья,
Снег – он ведь так хорош.
Снег… только он растает,
Утечет. И как наши дни,
Плавится лёд, обретая
Всего лишь внешность воды.
Я люблю тебя. Понарошку.
Не обижайся.
Брови не хмурь. Улыбайся.
Осыпались осколки мира.
Это красиво.
Поглажу кошку.
Я люблю тебя. Понарошку.
Я скажу тебе по секрету.
Или всему свету.
Тихонько. Ветру. Взглядом.
Ты рядом.
Мысли спутались. Бардак.
Просто так.
Стихи чужие хвалю.
Я люблю…
Страницы в клетку порчу.
Легко. Лечу.
Всего лишь
Тебя…
* * *
Кто ты? Смешной, красивый человек,
Изящный, как стеклянное искусство.
Фонарь медовый за окном уже померк.
Внутри всё отвратительно и пусто.
Скажи. Мне очень важно знать,
Кому я открываю душу?
Пока мне есть ещё, что открывать.
Пока всё не ушло наружу.
Скажи. Ты любишь осень? Этот сад?
Кору деревьев? Молчаливый парк?
Скажи, молю, пока мы здесь вдвоём.
Пока царит прохладный полумрак.
Молчишь. Лишь губы что-то шепчут внутрь.
И вот квартира полыхнет огнём.
Ты прячешь за стеклом зеркальным суть,
А мне неважно. Только мы поймём.
* * *
Проносятся мимо лица,
Твоя ухмылка и руки в бока…
И, кажется, невозможно скрыться.
Не прощай, всего лишь пока.
Ведь это только на время, правда?
Замолкни, сопливая лирика!
Всё кончится, только когда
Растает зимы истерика.
Зима есть зима – невезенье,
Холодные губы и теплая ложь,
Отрицая пустые сомненья,
Снег – он ведь так хорош.
Снег… только он растает,
Утечет. И как наши дни,
Плавится лёд, обретая
Всего лишь внешность воды.
* * *
Останутся только:
Я – огонёк сигареты,
Немного тепла,
И ты.
Придуманные дела,
Торопимся в никуда,
Согревая чужие руки.
Расстанемся? – Наверное, да.
Я не умру… от скуки
Буду спешить по делам,
Шмыгая красным носом.
Выброшу старый хлам
И объемся конфет
С кокосом.
Вот и ты. – Привет.
Не виделись долго.
Извини, я спешу,
Дела – и немного строго –
А я совсем не грущу.
Просто пачкает
Тушь мои щёки.
Просто вместо звёзд
Свет ракеты.
И нужно учить уроки.
Просто не поделили мост
И сожгли рассветы.
2010
Прогулки с Прошлым
Сегодня я гуляла с Прошлым. Оно держало меня за руку, говорило твоим голосом и улыбалось твоей улыбкой. Оно врало мне искренней ложью и притворялось счастливым будущим, заглядывая то ли в глаза, то ли в сердце твоим особенным взглядом. Шагая по забытым дорожкам воспоминаний, мы остались только вдвоём в этом мире памяти. На улице, где мы шли за руки, было темно, пахло грязью и чужими духами… но это была наша улица. В темноте я не видела её конца, и мы шли, шли, шли… иногда сверкали вспышки наших счастливых дней, освещая мерзкую подворотню, они ослепляли, и я терла глаза руками, отчего лились слезы, а Прошлое смотрело мне в лицо, я чувствовала это в темноте. Пошли дальше. Мне начинало это порядком надоедать, и я дернула Прошлое за рукав… может, вернемся? Нет, оно тянуло меня дальше и многозначительно молчало. Мои ноги промокли, ботинки уже хлюпали от похода по лужам. Подул легкий ветер, и ещё больше запахло сладкими духами. Я почувствовала, что теперь нас уже трое. Ничего, так веселей идти, думала я, ощутив на плече костлявую руку Ощущения обреченности, ненужности. Наверно, ему было лень идти, или, скорее всего, оно просто не видело смысла, поэтому устроилось на моих плечах. Итак, компания росла. Вспышки почти прекратились. Страшно… Шли почти вслепую. Хорошо, что на помощь в таких сказках иногда приходит разум. Так и случилось сейчас. Вдруг в мою голову пришла гениальная по своей простоте идея. А ведь не может эта улица тянуться вечно? Должны быть переулочки, проспекты, дворики. Я резко отдернула руку и побежала куда-то в сторону, зажмурив глаза, чтоб не обернуться. А когда открыла глаза, оказалась на широкой светлой магистрали… хотя бы так, только шумно. Пустив слезу, по этикету прощания с Прошлым, я смело шагнула на новую дорогу… достала из сумки маленькое зеркальце и выбросила его, забыв посмотреться… забыв.
2010
* * *
Наверно, мой ветреный город простыл… ведь говорила ему надеть теплый свитер, когда он собирался гулять… ангина или грипп… то плачет, то странно улыбается… бредит. А я сижу рядом и держу его за холодную руку… скоро всё будет хорошо, всё будет хорошо… он тихонько открывает глаза, смотрит на меня внимательно, не узнал… температура… только города болеют не как люди, у него температура низкая… почти минус. Потом грустно улыбается, легонько сжимает мою ладошку и подолгу смотрит в серое и пустое небо… глотает таблетки и пьёт горькие капли, смешно наморщив нос. Я улыбаюсь, и он старается в ответ, но опять грустно… ничего, скоро будет лучше… знаешь, у него твои милые ямочки. А глаза красивые, синие… таких я не видела ни у кого… слышишь, и глаза у него тоже твои. Странно…
Он уснул, уютно сложил руку под голову и сладко засопел… а я долго сидела и рассматривала его ладонь… красивая… в этом и правда есть особая красота… переплетение дорог, грёз, переулочков, снов и улиц…
* * *
А эта весна была на редкость плаксивой и капризной.
Сначала заливала весь пол слезами о прошлой любви, а потом гордо вставала, делала самый неприступный вид и дышала промерзшим воздухом.
Днём она играла солнышком-ямочкой на её щеке. А тем временем ветер, как по трубам, гулял по улицам, душам и расстегнутым курткам прохожих, простужая легкомысленностью.
Люди радовались солнышку, ворчали на простуды, а она заливалась смехом-дождиком, ведь никто так и не разгадал её загадки, что солнце отвлекает. Главное в ветре.
Она стучала по карнизам, крышам…она жила легко, радостно. Люди улыбались ей, а она дарила им веснушки.
Ночью она гуляла по звездному небу и дарила людям мечты о любви, счастье, тепле.
А с утра снова подмораживала их дворы, чтоб машины не могли выехать со дворов. Да, она была вредной. А может просто любила беспечность.
Харуки Мураками. «Норвежский лес»
Как ни старайся, когда больно - болит.
А ты знаешь, я буду жить.
Пусть весна обжигает душу.
А ты знаешь, мы будем дружить.
Я смогу. Ничего не нарушу.
Да, люблю. Что с того?
Есть недостатки у каждого.
Да, люблю. И легко отпущу,
Растеряв обрывки важного.
Потому что стоит закрыть глаза. Иногда,
Когда незачем больше дышать…
Насморк, дела, весна – ерунда.
Всё пройдет. Нужно ждать.
Потому что стоит вздохнуть, замереть,
Чтоб почувствовать стоит ли жить.
Ещё секундочку потерпеть
И выдохнуть. Улыбнуться. Быть.
Он уснул, уютно сложил руку под голову и сладко засопел… а я долго сидела и рассматривала его ладонь… красивая… в этом и правда есть особая красота… переплетение дорог, грёз, переулочков, снов и улиц…
* * *
А эта весна была на редкость плаксивой и капризной.
Сначала заливала весь пол слезами о прошлой любви, а потом гордо вставала, делала самый неприступный вид и дышала промерзшим воздухом.
Днём она играла солнышком-ямочкой на её щеке. А тем временем ветер, как по трубам, гулял по улицам, душам и расстегнутым курткам прохожих, простужая легкомысленностью.
Люди радовались солнышку, ворчали на простуды, а она заливалась смехом-дождиком, ведь никто так и не разгадал её загадки, что солнце отвлекает. Главное в ветре.
Она стучала по карнизам, крышам…она жила легко, радостно. Люди улыбались ей, а она дарила им веснушки.
Ночью она гуляла по звездному небу и дарила людям мечты о любви, счастье, тепле.
А с утра снова подмораживала их дворы, чтоб машины не могли выехать со дворов. Да, она была вредной. А может просто любила беспечность.
Харуки Мураками. «Норвежский лес»
Как ни старайся, когда больно - болит.
А ты знаешь, я буду жить.
Пусть весна обжигает душу.
А ты знаешь, мы будем дружить.
Я смогу. Ничего не нарушу.
Да, люблю. Что с того?
Есть недостатки у каждого.
Да, люблю. И легко отпущу,
Растеряв обрывки важного.
Потому что стоит закрыть глаза. Иногда,
Когда незачем больше дышать…
Насморк, дела, весна – ерунда.
Всё пройдет. Нужно ждать.
Потому что стоит вздохнуть, замереть,
Чтоб почувствовать стоит ли жить.
Ещё секундочку потерпеть
И выдохнуть. Улыбнуться. Быть.
2010
Самая счастливая
Однажды... когда уже почти все звезды упали с мрачного неба, и остались там только самые ленивые и вечные созвездия, которым искать новую галактику казалось слишком длительным и опасным приключением…
...Когда люди хлюпали красными носами и мокрыми ботинками вместо приветствия. А лица у них были такие, будто они проглотили тонны пасмурного неба. И выдавить даже фальшивую ухмылку было почти подвигом…
...Когда ветер продувает насквозь одежду и мысли…Откуда ветер в моём городе? Ветер, пожалуйста, перестань истерить. Нам тоже не нравится осень. Но мы же не дуем друг на друга с такой силой. Ветер, пожалуйста, забери мои сомнения и проваливай дуть в другом месте.
...Когда голова кружится то ли от счастья, то ли от отчаяния. И холодно становится даже когда жарко.
Именно этой осенью, когда я знаю, что ты есть. Просто есть. Так многозначительно есть. Именно этой простуженной и ворчливой осенью, когда я самая счастливая.
* * *
Взгляд потерянный.
Гаснет.
Мир расстрелянный
Рухнул.
Счастья и нас больше нет.
Подожди, подыши чуть-чуть
Скоро рассвет.
Разъедает тишина бездонная.
Только гул.
Это ветер северный
Дул.
Я сегодня милая и спокойная.
Всё потерянно
Ты сегодня молчишь, растерянно.
Мы потеряны.
На моих коленях
Вечер уснул
Пью кофе из чашки склеенной
Это память, сбитая с толку -
Как можно быть в чем-то уверенным?
Не забывай. А лучше не помни.
Мне не больно. Легко отойду в сторонку.
Только знаешь…
Стихи не мни.
Лучше выбросить память и фотопленки.
* * *
А ты знаешь, как пахнет дождь?
Совсем и не дождем, а пылью, которую прибило к земле каплями.
Сейчас дождь прошёл. И ничего удивительного. Истерил весь день, как скандальная девка, которая будто бегала по городу босиком и смеялась громко, надрывисто, заливая всех слезами от счастья или от отчаянья.
Эта наглая девка и сама ещё не поняла, отчего так смеялась. Вроде счастье такое любящее, такое милое совсем рядом… Но так хочется орать от боли! Кричать, что её обманули, что подсунули не то счастье. Чтоб немедленно вернули! Что она имеет все права! Что всё это не честно… Топать ногами и вопить, чтоб весь мир оглох!????? Или просто уткнуться в плечо своего счастья и тихонько плакать…
А вместо этого она скачет по лужам и смеётся до безумия. Смехом обреченного.
А вместо этого растягивает рот в улыбке и вприпрыжку бежит по радуге!
Запутался: дождь – она.
* * *
Жила была в одной неумытой весне лужа.
Жила она долго и жизнь ей уже начала порядком надоедать. «Ну вот» - ворчала она каждый день с утра: «что это погода удумала, то сушит, то замораживает»… с утра она просыпалась под корочкой льда, которая мешала ей смотреть на солнце. И люди ей тоже мешали. А ещё машины, птицы, ручьи, облака - все были против её одной. Но она не сдавалась, а всё больше сводила вокруг себя ручейки. Ведь у неё был коварный план мести всем этим мешающим существам. Она хотела быть большой–большой. Больше соседней лужи, больше неба… и лежать красивой и неприступной и смотреть на солнце. Причём она была уверена, что очень ему нравится, ведь солнышко согревало её. И она отвечала ему симпатией, иногда подмигивая. А однажды солнце спряталось за тучку, и лужа всё поняла. Ведь оно ревновало её. Ну, конечно! Ведь совсем недавно она засмотрелась на светофор, который стоял неподалеку и озорно ей подмигивал. Она отвернулась от светофора и теперь смотрела только на солнце.
Правда, по вечерам оно уходило. Жалко, но и это тоже было красиво. Небо, его провожая, становилось печально–розовым, и лужица горевала вместе с ним. «Но ведь ему тоже надо отдыхать, вот тебе бы так целый день светить», - думала она и принималась мечтать, как однажды солнышко спуститься к ней на землю и скажет всем её соседкам – лужам, какая она красивая, и как он её любит…
А в один прекрасный день, когда лужица была уже совсем маленькой, она поняла, что все капельки из неё поднимаются к солнцу и старалась как можно быстрее высохнуть. А когда осталась последняя капелька, она посильнее закрыла глаза и испарилась.
Наверное, она поднялась к солнцу…
Однажды... когда уже почти все звезды упали с мрачного неба, и остались там только самые ленивые и вечные созвездия, которым искать новую галактику казалось слишком длительным и опасным приключением…
...Когда люди хлюпали красными носами и мокрыми ботинками вместо приветствия. А лица у них были такие, будто они проглотили тонны пасмурного неба. И выдавить даже фальшивую ухмылку было почти подвигом…
...Когда ветер продувает насквозь одежду и мысли…Откуда ветер в моём городе? Ветер, пожалуйста, перестань истерить. Нам тоже не нравится осень. Но мы же не дуем друг на друга с такой силой. Ветер, пожалуйста, забери мои сомнения и проваливай дуть в другом месте.
...Когда голова кружится то ли от счастья, то ли от отчаяния. И холодно становится даже когда жарко.
Именно этой осенью, когда я знаю, что ты есть. Просто есть. Так многозначительно есть. Именно этой простуженной и ворчливой осенью, когда я самая счастливая.
* * *
Взгляд потерянный.
Гаснет.
Мир расстрелянный
Рухнул.
Счастья и нас больше нет.
Подожди, подыши чуть-чуть
Скоро рассвет.
Разъедает тишина бездонная.
Только гул.
Это ветер северный
Дул.
Я сегодня милая и спокойная.
Всё потерянно
Ты сегодня молчишь, растерянно.
Мы потеряны.
На моих коленях
Вечер уснул
Пью кофе из чашки склеенной
Это память, сбитая с толку -
Как можно быть в чем-то уверенным?
Не забывай. А лучше не помни.
Мне не больно. Легко отойду в сторонку.
Только знаешь…
Стихи не мни.
Лучше выбросить память и фотопленки.
* * *
А ты знаешь, как пахнет дождь?
Совсем и не дождем, а пылью, которую прибило к земле каплями.
Сейчас дождь прошёл. И ничего удивительного. Истерил весь день, как скандальная девка, которая будто бегала по городу босиком и смеялась громко, надрывисто, заливая всех слезами от счастья или от отчаянья.
Эта наглая девка и сама ещё не поняла, отчего так смеялась. Вроде счастье такое любящее, такое милое совсем рядом… Но так хочется орать от боли! Кричать, что её обманули, что подсунули не то счастье. Чтоб немедленно вернули! Что она имеет все права! Что всё это не честно… Топать ногами и вопить, чтоб весь мир оглох!????? Или просто уткнуться в плечо своего счастья и тихонько плакать…
А вместо этого она скачет по лужам и смеётся до безумия. Смехом обреченного.
А вместо этого растягивает рот в улыбке и вприпрыжку бежит по радуге!
Запутался: дождь – она.
* * *
Жила была в одной неумытой весне лужа.
Жила она долго и жизнь ей уже начала порядком надоедать. «Ну вот» - ворчала она каждый день с утра: «что это погода удумала, то сушит, то замораживает»… с утра она просыпалась под корочкой льда, которая мешала ей смотреть на солнце. И люди ей тоже мешали. А ещё машины, птицы, ручьи, облака - все были против её одной. Но она не сдавалась, а всё больше сводила вокруг себя ручейки. Ведь у неё был коварный план мести всем этим мешающим существам. Она хотела быть большой–большой. Больше соседней лужи, больше неба… и лежать красивой и неприступной и смотреть на солнце. Причём она была уверена, что очень ему нравится, ведь солнышко согревало её. И она отвечала ему симпатией, иногда подмигивая. А однажды солнце спряталось за тучку, и лужа всё поняла. Ведь оно ревновало её. Ну, конечно! Ведь совсем недавно она засмотрелась на светофор, который стоял неподалеку и озорно ей подмигивал. Она отвернулась от светофора и теперь смотрела только на солнце.
Правда, по вечерам оно уходило. Жалко, но и это тоже было красиво. Небо, его провожая, становилось печально–розовым, и лужица горевала вместе с ним. «Но ведь ему тоже надо отдыхать, вот тебе бы так целый день светить», - думала она и принималась мечтать, как однажды солнышко спуститься к ней на землю и скажет всем её соседкам – лужам, какая она красивая, и как он её любит…
А в один прекрасный день, когда лужица была уже совсем маленькой, она поняла, что все капельки из неё поднимаются к солнцу и старалась как можно быстрее высохнуть. А когда осталась последняя капелька, она посильнее закрыла глаза и испарилась.
Наверное, она поднялась к солнцу…
* * *
Нервы на плахе,
Отчаянно прямы плечи,
Босиком и в рубахе...
И время совсем не лечит.
А липкая жалость
Шипит, скользя по спине.
Чья-то слепая усталость
В сбившемся дне
А я умываю руки
И прибавляю громкость,
Ломая, возможно от скуки,
Свою устаревшую гордость.
Счастье моё в ладошках
Роднее которых нет.
А хочешь сказку о кошках,
Которые съели рассвет?
* * *
Тик-так, тик-так…устало бубнили старые часы в большой комнате. Ветер чуть-чуть шевелил занавески. Вечер уложил всех жителей дома спать, и теперь уже и сам смешно сопел, свернувшись клубочком.
Скрип-скрип… сонно ворчала каждая доска разбуженного паркета. В комнату забежала маленькая девочка и схватила с дивана лохматого мишку.
Ммм… мм… напевала мелодию себе под нос маленькая девочка в большой темноте. Прижимала медведя близко-близко и танцевала в такт своей мелодии. Потом остановилась, внимательно посмотрела на мишку и спросила шепотом, тихо-тихо: «Ну, что, ты больше не боишься, глупенький? Это только сон был страшный, я всегда буду с тобой. Это я нечаянно уснула без тебя. А родителей мы ещё завтра отругаем. Ты не боишься? Пойдем спать?»
Ммм… мм… напевала девочка, лежа в своей комнате под одеялом и засыпая. А мишка охранял её от страшных снов.
Тик-так, тик-так… устало бубнили старые часы в большой комнате…
* * *
А я верю - ещё встретимся.
А я знаю – всё ещё сбудется.
И кончится эта лестница.
От меня до тебя, лестница.
А я стала пустой, лишней.
Без тебя, меня нет. Слышишь?
Я хочу быть к тебе ближе…
Ухожу в свой мир. Книжный.
Ты держи меня крепче, пожалуйста.
Потому что чуть-чуть сложно.
Я могу тебя ждать. Запросто.
Только знать бы, что это нужно.
Мир вокруг нас завертится.
Счастья – полны карманы.
Мне бы только с тобой встретиться.
И не слушать судьбы обманы.
* * *
Далеко-далеко тихонько отличался от ночи маленький желтый огонёк.
Ползли часы безделья, проскакивали дни суеты. Время то растрачивало себя на пустяки, то экономило на самом важном. Проглатывало окончания и сбивалось на объяснения. Засыпало и становилось пыльной историей. Просыпалось и оказывалось настоящим. Вскакивало и бежало, не оглядываясь, не прощаясь, как будущее. А огонёк горел, не ярче, не тусклее. Горел себе и горел и никому не мешал жить. Как будто время просто не обратило (на него) внимание. То ли спичка горит, то ли упавшая звезда – самоубийца умирает. Какое ему дело?
Усталость присаживалась на плечи. Заботы крутились под руками. Ночь вежливо, осторожно спускалась на сонную землю. Устраивалась поудобнее в глубоком мягком кресле и увлекала усталость и заботы разговорами. Они пили горячий чай и бубнили о нынешней молодёжи. Люди укладывались спать в холодные постели. А сон выманивал переживания и обиды из мыслей и отправлял спать в другую комнату. Согревал милыми и добрыми снами. Люди спали, а огонёк горел. Маленький жёлтый огонёк, который никому не мешал спать.
Утром и всю жизнь люди спешили. Запинались за свои и чужие ноги и предрассудки. Спорили до отчаяния, любили до ненависти, умнели до глупости. А огонек горел и никому не мешал опаздывать. Опаздывать остановиться. Если не спешить – всё успеешь.
Огонёк горел как надежда. Как ожидание. Чуда, новой квартиры, поездки на море, возвращения, прощения… Горел и, наверное, кому-то помогал верить.
2010
Первая школьная любовь
Наверное, я должна написать про того мальчика, который провожал меня до дома в 3 классе. Или про соседа по парте, чьи добрые глаза с огромными черными ресницами я помню.
Но назвала я это «любовью», а не «влюбленностью». Поэтому и напишу не про симпатии, не про провожания и не про очарование первых чувств. А про то, что я называю любовью.
Мне 17 лет. В любви я признавалась 3 раза. Смертельно много. Сейчас вспоминаю и понимаю, что говорила я это в тот момент абсолютно искренне. И сейчас нисколько не жалею. Признавалась 3 раза, любила один.
Мне 17 лет, а я уже полюбила и потеряла. Да, наверное, через несколько лет я буду думать, что ничего не понимала, что не любовь это вовсе. Мне всё равно. Сейчас – это самое сильное и чудесное чувство, которое я испытывала.
Это был февраль, каток и он. Зовут его Степашка. Нет, конечно, его зовут не так. Просто там был его лучший друг, который спросил меня: «Где Пашка?», а мне послышалось. И с того времени и он, и имя его стали для меня особенными.
У него самые родные в целом свете глаза. Такие родные, что иногда кажется, что у моего сына будут такие же.
Он подарил мне самое счастливое лето. Самые счастливые воспоминания.
Его приняла моя семья. Мама и бабушка болтают о нём на кухне, дедушка с самым серьёзным лицом расспрашивает меня о нем. А сестра почти с завистью говорит, что вот это уж точно любовь.
Кажется, никогда в жизни я столько не улыбалась. Никогда не смеялась так звонко. Никогда столько нежности и добра не было во мне…
А голос у него настолько мой, что даже обидно, когда он разговаривает с кем-то другим.
А руки у него красивые. Очень красивые. А в ладошках его – моё счастье.
А ещё он думает о физике и терпит мои стихи.
И любовь для меня, это когда на Новый год я загадываю не «быть с ним», а «пусть он самым счастливым будет». Пожалуйста.
Я его потеряла и сама во всём виновата, но что теперь говорить о мелочах. Все ошибаются и все теряют. Я ошиблась, а он не смог простить.
Я рада и благодарна, что это было.
Я рада и благодарна, что могу жить с этой любовью и памятью. И ценнее нет ничего. Мне говорят: «забудь, забудь». Как же можно забыть самое лучшее, что было в моей жизни? И мне больно помнить, а не помнить ещё больнее.
Я рада и благодарна.
Пробка
Пробка обычного утра в моём городе. Пробка машин, выхлопные газы, сигналы, шум. Пробка в голове от этого шума, холода и незабытого сна. Пробка в чувствах от безмолвия, равнодушия и безысходности. Холодно.
Это было самое теплое лето. Жаркое лето. Счастливое лето. Из крайности в крайность – это самая чужая и безжалостная зима. Холодно. До дрожи холодно и дышать будто нечем. И незачем. В детстве я думала что пар – это дым. И во всём виноваты курильщики, что даже у меня изо рта дым идет.
А сейчас дефицит нежности и добра. Простого, человеческого. Чудесно, когда снежинки падают, когда в сугроб летишь и смеешься звонко, когда утром выходишь и сапогами скрипишь по снегу… только тепла нет, только душа в спячке до весны.
Обязательно нужно, чтобы зимой кто-то грел твои руки.
Как хорошо, когда есть тот, кто может тебя позвать
Бежать, бежать, бежать. От чего и к чему – вторично. Главное, действие.
Бежать, тяжело дышать, шаги делать как можно больше. Выше, сильнее, быстрее. К цели, к мечте, к обрыву… бежать только потому, что это всё же лучше, чем стоять на месте. Так ведь?
Ответь, пожалуйста.
Я не знаю ни одного ответа. Мысли в анабиозе или истины нет, какая разница. Может, зима виновата, а может - виноватых нет. А «что делать» по-прежнему брошено в пустоту без ответа.
Бежать.
И когда уже мира нет. Когда всё кажется обманом, сном, видением. Когда только ты со своим анабиозом, то кто-то тихо говорит твоё имя.
Совсем просто. Но этот кто-то тебя позвал и ему ты, наверное, нужен. И голос у него милый и теплый… и всё становится хорошо, и зима проходит, и шаги становятся осознанными, и смысл есть.
Я не уеду из Кирова
После окончания школы я всё-таки надеюсь поступить в Питер или в Москву, получить качественное высшее образование. Это не стереотип. По-моему, гуманитарному профилю здесь подходящего места обучения нет.
Я уеду, но постараюсь вернуться.
Потому что…
Я с детства играю в такую игру. Вот когда еду в автобусе, то по лицам людей придумываю про них сказки. Как так получилось, что именно этот изгиб, эта эмоция застыла и прижилась на лице пожилой женщины или маленького мальчика. Когда я путешествую, то таких ярко различных лиц не вижу. Один поток никчемных физиономий с уставшей миной. А здесь моя фантазия только дорисовывает, договаривает окончания. Всю суть передают выражения людей.
А какие это люди! Как-то в гости к нам пришла мамина подруга, адвокат. Вся из себя важная тетка. Я чем-то занимаюсь, и играет у меня музыка японской бамбуковой флейты. Не потому, что я всё время это слушаю, просто интересно. Так вот заходит эта женщина и просит: «Выключи этого Вивальди, у меня от него зубы болят». Или иду я со сноубордом, а дядька на улице спрашивает: «а где палки?». Я говорю, что сноуборд это. Палки не нужны. Он слушает, смотрит внимательно и спокойно так: «я понимаю, что сноуборд, а палки-то где???». Как где палки? Я привыкла объяснять: «почему лыжина одна», но это… я ему 20 минут рассказывала, как это на "одной лыжине не той стороной кататься-то". В итоге он так и ушёл разочарованный.
Я хотела бы жить в маленькой деревеньке с теплой печкой и большим шкафом хороших книг. А на окнах белые шторки с кружевами. А на полу ковер со сложным рисунком. И запах уюта и постоянства бытия. И пирожки с черникой и брусникой в большом блюде. И болтливая соседка с проблемами. И петухи по утрам. И чтоб хлеб пах хлебом, а молоко молоком. Чтоб дети мои не в Интернете жизнь просидели, а природу знали и чувствовали. Каждой клеточкой, каждой мыслью. Чтоб смеялись от радости снега, дождя, истинной красоты, не от очередной пошлой заметки в контакте или накурившись травки в подъезде.
Я жить хочу по-настоящему. Здесь, в провинции, это возможно. В мегаполисе - это суррогат. Там искренность забыли, и мечтать там никто не учит. А у нас Грин. А у нас ещё Асадова читают. И в библиотеке встречаются ровесники…
2011
Мне бы в тот домик детства
Стены в этом домике из одеял и простыней разноцветных. У бабушки в большом шкафу они лежат аккуратными ровными стопочками и пахнут чистотой. А весь он держится на стульях, столах, иногда дверях. В самом домике любимые вещи. Это Оля – кукла с голубыми глазами и почти белыми волосами. Розовый зайчик и одно ухо у него зеленое. Потому что часто разбивала коленки, и бабушка бегала за мной по квартире с зеленкой в руках и, в конце концов, догонял дедушка, и он лечил мне колено, а я красила уши зайчика. Книжка Барто, конечно. Я её всю наизусть до сих пор помню. Дедушкины книжки, потому что они всегда внушали мне уважение своей толщиной и тем, как дед сражался за них с бабушкой, которая временами топила ими печь. Теплый свитер, потому что меня всегда слишком тепло одевали, и уж я то знала, чем грозит забыть взять его с собой. Шахматы, потому что в моём детстве компьютера ещё не было, а телевизор смотреть можно было не больше одного часа, так сказала бабушка. А в шахматы со мной каждый вечер играл дед. И расческу, потому что девочка должна быть не мальчиком, а красивой. А ещё ёжика. Это такая кукла на руку. Звали его Захар. В садике у нас был кукольный театр, и все девочки играли принцесс, а некоторые Бабу Ягу, но я всегда играла ежика, уж очень он был смешной, с таким выражение мордочки, будто сейчас чихнёт.
Хорошо в том домике, уютно и тепло. Кажется, надежнее места во всем мире не бывает.
Здравствуй, радость моя
Поздравляю тебя с весной. На самом деле, мне всё равно какое время года. Просто каждый новый год, сезон, день или минута дает возможность начать с начала. Поздравляю тебя! Ты ведь тоже чувствуешь, как воздух звенит почти чудом, а машины и люди шумят теперь как-то добрее. А счастье вдруг ворвалась ко мне в комнату без приглашения, бросило чемоданы подальше (видимо, надолго) и, пританцовывая, начало выметать поседевшие зимние тревоги.
А искренность брызжет солнечным светом так, что глаза слепит. Яркими пятнами, солнечными зайчиками разбегаются сомнения. И жить я так люблю, что дышать иногда забываю от восторга и восхищения. И любить я так люблю, что нежность моя больше меня вырастает.
Радость моя, благодарю тебя!
* * *
У нашей дочки будут совсем крохотные ладошки, она будет лежать в маленькой, будто игрушечной детской кроватке и стучать ими по воздуху. Она – это самое родное, самое близкое, что может быть на свете. Она очень рано начнет улыбаться, потому что мы будем любить её так, как никто и никогда ещё не любил, правда? А от такой волшебной любви она просто не сможет не улыбнуться. По утрам ты будешь брать её на руки, а она, наша доченька, сладко зевая, уже тебе улыбаться, узнавая и так искренне радуясь тебе. Мы будем рассказывать, как хорош этот большой мир, сколько в нем чудес и красоты. А теплые лучи только нашего утра будут греть душу. Мы, конечно, будем самые счастливые.
А когда она уснет, то сложит ручки под голову и так сладко и спокойно засопит, что большей гармонии не найти. И не станет мира вне нашей комнатной вселенной. Мы будем нежно и осторожно целовать её, спящую и тихонько, на носочках выходить из комнаты, не закрывая двери…
Глаза у неё будут обязательно твои. Добрые, безгранично добрые.
А стены нашего дома будут в фотопленках, истории сообщений и фотографий нашей Радости. Мы обязательно сохраним каждую её эмоцию, каждое полу чувство. А когда в наш дом будут приходить друзья, то мы с гордостью будем рассказывать «Это в три месяца, она увидела большого плюшевого зайчика и почти испугалась. А в главах восторг и удивление. Видите?».
А первое её слово обязательно будет «папа». Только представь, Степашка, ты папа!
Она скажет это звонко и очень четко, когда ты будешь с ней играть. И всё остановится в тот момент. Ты – первое слово. Не чудо ли это?
А когда она сделает первый шаг, то мы устроим огромный праздник на троих. Я, ты и наша доченька. Купим много-много воздушных шариков, рассадим кружком её любимых кукол и будем читать ей сказки о муми-троллях.
2011
А в иллюзорном мире всё спокойно
Маленькие огоньки за окном так и светятся надеждой. Воздух состоит из постоянства и неизменности. А глаза давно привыкли к темноте ночи. Я думаю о том же, о чем думала и год назад. Поменялись только книжки и Ники, от которых приходят сообщения в желтой рамочке. Осталась сахарная наивность, вера в доброту и то, что называть страшно даже шепотом, что роднее всего, что стало теперь памятью. Ничего не проходит, если не отпускаешь. Никого не забываешь, если любишь. И никто не лечит, в иллюзорном мире медицина слабо развитая отрасль. Если ты говоришь шепотом, то проходи. Границы безграничного пространства можно отодвинуть. Это зона свободная от обязательств и обещаний. Здесь не нужно любить, не бойся. Здесь нужно только быть и не претендовать на главную роль. Проходи, если считаешь нужным… если считаешь нужной.
* * *
Ваши глаза глядят в прошлое
Что же Вы, милый Кай?
Это утро простое, не пошлое.
С сахарной верой в май.
Это утро простое, чуть теплое
А память в семи томах
Наше счастье забытое, кроткое…
Будто бы умер страх.
Мне бы по венам рек
Без проклятья пустых коридоров.
Увидеть, как пахнет снег
И того, кто бы был мне дорог.
Давно уже слиплись страницы
Сыплется смех по полу
Я бы хотела влюбиться.
Снова в тебя. К слову.
А искренность есть во взгляде
В мыслях с двойным значеньем
В ровных кубиках, в рафинаде
В стихах, обреченных на заключенье.
И можно простить всё
До приторности сладкие клятвы, которые так и липнут к памяти. Едкую ложь, которая жжет глаза и что-то такое внутри где-то везде. Исчезнувшие в один момент надежды, которые так бережно складывались из маленьких мечтаний. И память простить можно, которая будит по ночам, будто водой из колодца окатили, и хватаешься за воздух, и думать отчаянно страшно. И жалость, такую наигранную, будто детский кукольный театр «от улыбки станет всем светлей». И даже ненависть, больше того – нелюбовь, простить можно.
Нельзя простить только себя.
2011
А он был смертельно важный, чудовищно незаменяемый,
С взглядом таким, будто импульсом дрожь.
Дождь сегодня хлещет, как невменяемый,
Поэтому он и настолько хорош.
Разве не весело получать многоточия
Вместо звонких истерик да тихих упреков?
Дождь замолк. И по этому случаю
Поговорим по душам и о сроках.
Я не молчу. Кажется, дождь замолк.
Телевизор шуршит о своём, тактично потрескивая.
Нет, постой. Объясни, какой в этом толк?
Что за причина настолько веская?
А от этой чертовской любви только чувство «реветь»
И как-то странно сбивает с ног.
И уже не важно сражаться или мертветь,
И есть только стены да потолок.
Есть только «да, да, всё в порядке».
Фальшиво, и пахнет всегда табаком.
Есть только нежелание уподобиться тряпке
Или застрять между плитками каблуком.
Привет, мой медведь Гриша,
Я сегодня с тобой.
Только давай говорить тише.
Мама спит.
От абажура свет распадается бахромой.
Я сегодня тебе расскажу навзрыд,
Как никто не зовет Иришей,
Как не нужно спешить к девяти домой,
Как тихонечко понимаешь Ницше,
Как я стала совсем большой.
И дальше, наверное, институт,
И мне тоже чертовски страшно,
Но ведь пока я тут.
И только это пусть будет важно.
Послушай, я не люблю сопливости.
По чьей-то милости
Я уеду,
Сменив города.
Но скажу тебе по секрету.
Я вернусь когда-нибудь навсегда.
И выйду на нужной станции
С чемоданом. И очень красивая.
И будет мне с кем обняться.
И мама такая счастливая.
И правильно было б остаться…
Но, знаешь, пока, медвежонок Гриша,
Не знаю, зачем это надо,
И как эти взрослые дышат…
Я буду скучать. Правда.
* * *
Переболевшее лето назвало себя сентябрём.
А мы хохочем, играем в себя и в дурдом.
Наверное, это такая у нас болезнь:
Мы кричим «Свободная касса»
Вместо простого «не лезь».
Наш труд кличут люди безделицей,
И на нас совсем нельзя понадеяться.
Царствие небесное – Интернет,
Где есть мир,
До другого нам дел нет.
Конечно, мы ценим идейность,
Но лучше бы всё обошлось.
Без нас. Без потерь.
Нам дороже бездейственность
И постель.
Мы, конечно, верим в сказки и в фей.
У нас совсем нет друзей.
Мы знаем «все врут»,
Поэтому мы остаемся.
Пусть нас не ждут.
* * *
Облака тяжелые, будто вымоченные,
И слова глухие, будто вымученные.
Так больно. Ведь заживо, заживо…
Предательство хохочет оранжево,
Катается, наверное, на трамвае
Да стирает со стекол мечты о мае.
Чья-то рука хватает меня за плечо,
Шепчет мне в ухо противно и горячо
Что, размечталась? И вместе, и навсегда…
Подумаешь, разные города.
Ведь это так просто - сыграть в дурака
На время, совсем на чуть-чуть, пока…
Подумаешь… но погода опять некстати,
У моей старой куклы, у Кати,
Было платье и несколько украшений.
Я завёртывала их в фольгу,
Катя улыбалась от своих сбережений.
Теперь я совсем большая и ничего,
Ничего сохранить не могу.
О причинах лучше всегда молчать.
Если бы повернуть время вспять,
Я бы оставила всё, как есть.
Только однажды одела другое бы платье.
Пожалуйста, разомкни объятия.
До свидания, моё милое, милое счастье.
До свидания.
* * *
А в августе звезды всегда блестят празднично,
Подмигивают и даже кажутся чуточку ближе,
Чтобы рухнуть нечаянно и сразу же навзничь,
А я ловлю их на самой высокой крыше.
Летний город выглядит слишком худым,
Тишиной и пылью схвачены улицы.
Ты близко, а кажешься далёким и не моим,
Ну же, милый, улыбнись и перестань хмуриться.
Я бы хотела тебе рассказать стихами,
Как пахнет роса, да какого цвета прибой,
Как бы стали счастливые в книгах нами
И как важно иногда возвращаться домой.
А в августе всё становится данностью.
Осень неизменно подарит морось,
А первоклассники захлебнутся радостью.
Надеюсь, запомню твой голос…
С взглядом таким, будто импульсом дрожь.
Дождь сегодня хлещет, как невменяемый,
Поэтому он и настолько хорош.
Разве не весело получать многоточия
Вместо звонких истерик да тихих упреков?
Дождь замолк. И по этому случаю
Поговорим по душам и о сроках.
Я не молчу. Кажется, дождь замолк.
Телевизор шуршит о своём, тактично потрескивая.
Нет, постой. Объясни, какой в этом толк?
Что за причина настолько веская?
А от этой чертовской любви только чувство «реветь»
И как-то странно сбивает с ног.
И уже не важно сражаться или мертветь,
И есть только стены да потолок.
Есть только «да, да, всё в порядке».
Фальшиво, и пахнет всегда табаком.
Есть только нежелание уподобиться тряпке
Или застрять между плитками каблуком.
Медвежонок Гриша
Привет, мой медведь Гриша,
Я сегодня с тобой.
Только давай говорить тише.
Мама спит.
От абажура свет распадается бахромой.
Я сегодня тебе расскажу навзрыд,
Как никто не зовет Иришей,
Как не нужно спешить к девяти домой,
Как тихонечко понимаешь Ницше,
Как я стала совсем большой.
И дальше, наверное, институт,
И мне тоже чертовски страшно,
Но ведь пока я тут.
И только это пусть будет важно.
Послушай, я не люблю сопливости.
По чьей-то милости
Я уеду,
Сменив города.
Но скажу тебе по секрету.
Я вернусь когда-нибудь навсегда.
И выйду на нужной станции
С чемоданом. И очень красивая.
И будет мне с кем обняться.
И мама такая счастливая.
И правильно было б остаться…
Но, знаешь, пока, медвежонок Гриша,
Не знаю, зачем это надо,
И как эти взрослые дышат…
Я буду скучать. Правда.
* * *
Переболевшее лето назвало себя сентябрём.
А мы хохочем, играем в себя и в дурдом.
Наверное, это такая у нас болезнь:
Мы кричим «Свободная касса»
Вместо простого «не лезь».
Наш труд кличут люди безделицей,
И на нас совсем нельзя понадеяться.
Царствие небесное – Интернет,
Где есть мир,
До другого нам дел нет.
Конечно, мы ценим идейность,
Но лучше бы всё обошлось.
Без нас. Без потерь.
Нам дороже бездейственность
И постель.
Мы, конечно, верим в сказки и в фей.
У нас совсем нет друзей.
Мы знаем «все врут»,
Поэтому мы остаемся.
Пусть нас не ждут.
* * *
Облака тяжелые, будто вымоченные,
И слова глухие, будто вымученные.
Так больно. Ведь заживо, заживо…
Предательство хохочет оранжево,
Катается, наверное, на трамвае
Да стирает со стекол мечты о мае.
Чья-то рука хватает меня за плечо,
Шепчет мне в ухо противно и горячо
Что, размечталась? И вместе, и навсегда…
Подумаешь, разные города.
Ведь это так просто - сыграть в дурака
На время, совсем на чуть-чуть, пока…
Подумаешь… но погода опять некстати,
У моей старой куклы, у Кати,
Было платье и несколько украшений.
Я завёртывала их в фольгу,
Катя улыбалась от своих сбережений.
Теперь я совсем большая и ничего,
Ничего сохранить не могу.
О причинах лучше всегда молчать.
Если бы повернуть время вспять,
Я бы оставила всё, как есть.
Только однажды одела другое бы платье.
Пожалуйста, разомкни объятия.
До свидания, моё милое, милое счастье.
До свидания.
* * *
А в августе звезды всегда блестят празднично,
Подмигивают и даже кажутся чуточку ближе,
Чтобы рухнуть нечаянно и сразу же навзничь,
А я ловлю их на самой высокой крыше.
Летний город выглядит слишком худым,
Тишиной и пылью схвачены улицы.
Ты близко, а кажешься далёким и не моим,
Ну же, милый, улыбнись и перестань хмуриться.
Я бы хотела тебе рассказать стихами,
Как пахнет роса, да какого цвета прибой,
Как бы стали счастливые в книгах нами
И как важно иногда возвращаться домой.
А в августе всё становится данностью.
Осень неизменно подарит морось,
А первоклассники захлебнутся радостью.
Надеюсь, запомню твой голос…
* * *
Танцуя узорами рук,
Теряю себя и сопротивляемость,
Забываю совесть, советы подруг.
К чёрту. В самую вдавленность.
И влепить бы себе пощёчину,
И вспомнить насколько больно
Убивать эту память по счетчику,
А на щеках вода всегда пересолена.
И только в губах совмещаемость,
И будто по телу сладость,
Всё равно, что потом будет вдавленность -
Это такая малость.
И люблю я легко, опрометчиво
Поддаюсь, играю ямочкой,
Я хочу быть смешной и доверчивой,
Простой и счастливой девочкой.
* * *
Старый деревянный дом. Темный от времени и светлый от памяти. На окнах до снежности белые занавески, которые точно пахнут чистотой и аккуратностью. Напротив кладовки ровная и полная поленница дров, так и выглядит уверенность. Бесконечные веревки разноцветного белья, которое треплет ветер и крадет краски солнце. Половицы скрипят мягко, почти заботливо. По улице бегают детишки с черными пятками и улыбчивыми личиками. Бабушки на лавочке с памятью и мнением. Кошка у крылечка с ленью и сонностью. Облака плывут медленно, небо кажется ближе и доступнее, трава зеленее, а воздух слаще. Дышать кажется возможным только полной грудью, а говорить только глазами, а смеяться только до крайности искренне… в углу отбеленная печка, стол с отглаженной свежей скатертью, а пахнет пирожками и из окна сеном и летом. Кто-то крикнет со двора и можно бежать босиком и в цветастой юбке прямо до речки. А потом, запыхавшись, падать в воду со смехом и брызгами. А в поле трава до пояса, а воздух такой, что будто и в легких не помещается. И столько красоты в этом, столько жизни, что дышать забываю от восхищения и счастья. Я живу.
Танцуя узорами рук,
Теряю себя и сопротивляемость,
Забываю совесть, советы подруг.
К чёрту. В самую вдавленность.
И влепить бы себе пощёчину,
И вспомнить насколько больно
Убивать эту память по счетчику,
А на щеках вода всегда пересолена.
И только в губах совмещаемость,
И будто по телу сладость,
Всё равно, что потом будет вдавленность -
Это такая малость.
И люблю я легко, опрометчиво
Поддаюсь, играю ямочкой,
Я хочу быть смешной и доверчивой,
Простой и счастливой девочкой.
* * *
Старый деревянный дом. Темный от времени и светлый от памяти. На окнах до снежности белые занавески, которые точно пахнут чистотой и аккуратностью. Напротив кладовки ровная и полная поленница дров, так и выглядит уверенность. Бесконечные веревки разноцветного белья, которое треплет ветер и крадет краски солнце. Половицы скрипят мягко, почти заботливо. По улице бегают детишки с черными пятками и улыбчивыми личиками. Бабушки на лавочке с памятью и мнением. Кошка у крылечка с ленью и сонностью. Облака плывут медленно, небо кажется ближе и доступнее, трава зеленее, а воздух слаще. Дышать кажется возможным только полной грудью, а говорить только глазами, а смеяться только до крайности искренне… в углу отбеленная печка, стол с отглаженной свежей скатертью, а пахнет пирожками и из окна сеном и летом. Кто-то крикнет со двора и можно бежать босиком и в цветастой юбке прямо до речки. А потом, запыхавшись, падать в воду со смехом и брызгами. А в поле трава до пояса, а воздух такой, что будто и в легких не помещается. И столько красоты в этом, столько жизни, что дышать забываю от восхищения и счастья. Я живу.
2011
Отличница
Я отличница. Я люблю учиться.
Жить интересно. А лица
Чаще оказываются добрыми
Чем другими.Будто бы мир
На самом деле и не такой
Озлобленный, дурацкий и гнилой
Как говорил мне Ницше.
Нужно только дышать тише.
Я отличница. У меня перспектива
Социальный лифт и ксива
На удачный карьерный рост
Я не какой-нибудь там прохвост.
Буду платить все кредиты
С судьбой мы, в общем-то, квиты
Кухня на 20 квадратов
Цветы от мужа, 8 марта.
Покупать духи в duty free
Времени шептать "замри, замри"...
2012
По снег
Ещё бы чуть-чуть, чуть-чуть
Продержаться и не заснуть
Ещё бы четыре страницы
И Достоевский опять приснится.
Мне бы ещё минуту, пожалуйста
Добежать, додышать так радостно
Пожалуйста, ещё мне секунду
Если Тебе не трудно.
Будто бы этот ноябрь
Ест время. Только фонарь
Освещает падение снега
Будто бы он с разбега
Умирает.
Автобус
Остановка смотрит заморышем
Морозом и дымом дышим мы
Хватает за щёки стыд
Автобус, подпрыгивая, бежит
Мне бы смеятся в лицо
себе. Складывать остановки в кольцо
В автобусах бывает всеобщий уют
Люди смешно торопятся и чихают.
Кондуктор считает мелочь
Я выбегаю и прямо об ночь
разбиваюсь и будто нет
Меня нет.
Земфира кричит про звёзды.
А я их вижу. Наверное, поздно
тебя любить.
Дано
Вроде бы это было лето
Или что-то вроде. Где-то
В феврале или начале мая
Мы бежали к реке, забывая
Что всё кончается.
Приезжали в сад.
Или это был всё-таки март.
Целовались в губы, взахлёб
Что-то щекотное сквозь меня растет
Жгли костер, по бытылкам...
Стрелялись. Луна обмылком.
Это даже почти смешно
В моей задачке стока "Дано"
Ограничивается собственно мной
Я ещё иногда говорю "постой"
Совести, гордости и перспективам.
* * *
Сползая по стене
Притворилась рисунком обоев
Это всё мне, всё мне
Красота и остатки её побоев
Вдруг стало реветь не стыдно
Громко. С чувством и выражением
Это также смешно, как в кино
Когда принца убили с сражении.
Также смешно, как процедура
Прививки. От которой падаю в обморок
И за что я себе такая дура
У меня что ни день, то итог.
За что я себе такая выдалась
Ведь привита родителями культура
И во что это всё вылилось?
В чёрной рубашке отчима - дура.
В чёрной рубашке отчима
Прогуляла похороны учительницы
На полу. Вcё ведь необратимо.
Залила солёным страницы
Проклятой истории древнего мира.
В ноябре умирает много
Больше, чем можно похоронить
В себе. В прихожей. Головой у порога
Я прощаюсь. Я продолжаю
жить
* * *
По пенопласту тоненьким звуком
Как если бы в том
Что я есть виноват другой
Как будто бы я зимой
Не рождалась.
Как будто бы было легче
Люди и даже вещи
Чувствовали себя целей
И даже снег без моих следов
Ровней.
Сегодня я виновата
Людям вокруг больно. А у меня вата
В ушах. И затычки внутри
Хочется дверь из себя распахнуть настежь
И крикнуть: Смотри!
Может душа у меня и на грош
Но я желаю только добра
Честное слово, только добра
Иногда я не верю в мир
Ведь не черная ж это дыра
Чтоб засасывать всё, что любил.
я будто бы у врача
И сплевываю в блюдо эмалированное
Вату с кровью.
Я не хотела бы больше кричать
В стихи по девчачьи отполированные.
А то, что я чувствую обзывать
любовью.
* * *
Вещи занимают весь воздух
Реклама разыскивает мечты и вслух
Предлагает. Скукоживается пространство
До индивидуального царства
Где и таракан почувствует себя одиноким.
Домики из конструктора лего
Теснее, чем пиджак у прохожего
Который представил себя тонким.
Мир замещается и, похоже
Ему плевать. Он корчит рожи
Курит травку и пьёт коньяк
И вроде пора собраться, но ещё бы затяг
Останавливает. В его зрачках
Человек в голубом пиджаке и очках
Ломает пространство в бардак.
* * *
Настолько быстро, что лиц не видно
Люди бегут так искренне мимо
Что я чувствую себя обтекаемой
Мир завертелся пестрой юлой.
Так быстро, что лица стёрлись
У вас есть надежда, что прорезь
В светлый мир – не всегда запой?
Пой мне вот ты. Пожалуйста, пой
Как вся зима случается в октябре
Как ты непременно циник, но о добре
Ты помнишь. Как неба нет
Где ловит беспроводной интернет
Пой мне, пожалуйста, просто пой
Как будто бы этой зимой
Можно стоять в толпе
И петь.
И безразлично мимо
Безличная пантомима
Питера.
* * *
От тишины и запаха валерьянки
Понимаешь, что тебя здесь ждали
По полу ботинки, нервы, панамки
Очки по борьбе с последствием дали
Предметов.
Человек страдающий на табуретке
Барабанит немецкий марш тридцатых
И у него наверное на заметке
Список из обидевших и виноватых
И ещё не сожженные старые фото
Настольная книга - газета pro город.
Это настолько привычно, что аж до рвоты
Шёпот хрустит по швам и теперь он грохот
Ты же так любишь сводить счёты
Для предательство просто найти повод
Обязательно сохрани адреса, номера, блокноты
На твою великую боль - хохот.
На твою великую истину - нечистоты.
Я отличница. Я люблю учиться.
Жить интересно. А лица
Чаще оказываются добрыми
Чем другими.Будто бы мир
На самом деле и не такой
Озлобленный, дурацкий и гнилой
Как говорил мне Ницше.
Нужно только дышать тише.
Я отличница. У меня перспектива
Социальный лифт и ксива
На удачный карьерный рост
Я не какой-нибудь там прохвост.
Буду платить все кредиты
С судьбой мы, в общем-то, квиты
Кухня на 20 квадратов
Цветы от мужа, 8 марта.
Покупать духи в duty free
Времени шептать "замри, замри"...
2012
По снег
Ещё бы чуть-чуть, чуть-чуть
Продержаться и не заснуть
Ещё бы четыре страницы
И Достоевский опять приснится.
Мне бы ещё минуту, пожалуйста
Добежать, додышать так радостно
Пожалуйста, ещё мне секунду
Если Тебе не трудно.
Будто бы этот ноябрь
Ест время. Только фонарь
Освещает падение снега
Будто бы он с разбега
Умирает.
Автобус
Остановка смотрит заморышем
Морозом и дымом дышим мы
Хватает за щёки стыд
Автобус, подпрыгивая, бежит
Мне бы смеятся в лицо
себе. Складывать остановки в кольцо
В автобусах бывает всеобщий уют
Люди смешно торопятся и чихают.
Кондуктор считает мелочь
Я выбегаю и прямо об ночь
разбиваюсь и будто нет
Меня нет.
Земфира кричит про звёзды.
А я их вижу. Наверное, поздно
тебя любить.
Дано
Вроде бы это было лето
Или что-то вроде. Где-то
В феврале или начале мая
Мы бежали к реке, забывая
Что всё кончается.
Приезжали в сад.
Или это был всё-таки март.
Целовались в губы, взахлёб
Что-то щекотное сквозь меня растет
Жгли костер, по бытылкам...
Стрелялись. Луна обмылком.
Это даже почти смешно
В моей задачке стока "Дано"
Ограничивается собственно мной
Я ещё иногда говорю "постой"
Совести, гордости и перспективам.
* * *
Сползая по стене
Притворилась рисунком обоев
Это всё мне, всё мне
Красота и остатки её побоев
Вдруг стало реветь не стыдно
Громко. С чувством и выражением
Это также смешно, как в кино
Когда принца убили с сражении.
Также смешно, как процедура
Прививки. От которой падаю в обморок
И за что я себе такая дура
У меня что ни день, то итог.
За что я себе такая выдалась
Ведь привита родителями культура
И во что это всё вылилось?
В чёрной рубашке отчима - дура.
В чёрной рубашке отчима
Прогуляла похороны учительницы
На полу. Вcё ведь необратимо.
Залила солёным страницы
Проклятой истории древнего мира.
В ноябре умирает много
Больше, чем можно похоронить
В себе. В прихожей. Головой у порога
Я прощаюсь. Я продолжаю
жить
* * *
По пенопласту тоненьким звуком
Как если бы в том
Что я есть виноват другой
Как будто бы я зимой
Не рождалась.
Как будто бы было легче
Люди и даже вещи
Чувствовали себя целей
И даже снег без моих следов
Ровней.
Сегодня я виновата
Людям вокруг больно. А у меня вата
В ушах. И затычки внутри
Хочется дверь из себя распахнуть настежь
И крикнуть: Смотри!
Может душа у меня и на грош
Но я желаю только добра
Честное слово, только добра
Иногда я не верю в мир
Ведь не черная ж это дыра
Чтоб засасывать всё, что любил.
я будто бы у врача
И сплевываю в блюдо эмалированное
Вату с кровью.
Я не хотела бы больше кричать
В стихи по девчачьи отполированные.
А то, что я чувствую обзывать
любовью.
* * *
Вещи занимают весь воздух
Реклама разыскивает мечты и вслух
Предлагает. Скукоживается пространство
До индивидуального царства
Где и таракан почувствует себя одиноким.
Домики из конструктора лего
Теснее, чем пиджак у прохожего
Который представил себя тонким.
Мир замещается и, похоже
Ему плевать. Он корчит рожи
Курит травку и пьёт коньяк
И вроде пора собраться, но ещё бы затяг
Останавливает. В его зрачках
Человек в голубом пиджаке и очках
Ломает пространство в бардак.
* * *
Настолько быстро, что лиц не видно
Люди бегут так искренне мимо
Что я чувствую себя обтекаемой
Мир завертелся пестрой юлой.
Так быстро, что лица стёрлись
У вас есть надежда, что прорезь
В светлый мир – не всегда запой?
Пой мне вот ты. Пожалуйста, пой
Как вся зима случается в октябре
Как ты непременно циник, но о добре
Ты помнишь. Как неба нет
Где ловит беспроводной интернет
Пой мне, пожалуйста, просто пой
Как будто бы этой зимой
Можно стоять в толпе
И петь.
И безразлично мимо
Безличная пантомима
Питера.
* * *
От тишины и запаха валерьянки
Понимаешь, что тебя здесь ждали
По полу ботинки, нервы, панамки
Очки по борьбе с последствием дали
Предметов.
Человек страдающий на табуретке
Барабанит немецкий марш тридцатых
И у него наверное на заметке
Список из обидевших и виноватых
И ещё не сожженные старые фото
Настольная книга - газета pro город.
Это настолько привычно, что аж до рвоты
Шёпот хрустит по швам и теперь он грохот
Ты же так любишь сводить счёты
Для предательство просто найти повод
Обязательно сохрани адреса, номера, блокноты
На твою великую боль - хохот.
На твою великую истину - нечистоты.
2012
Комментариев нет:
Отправить комментарий