Богдан Кияшко

Сочинения (2006-

Вперед, в прошлое              

(Fantazi)

                                                                          Сто тысяч лет за спиной,
                                                                          А грабли все те же.

    Редко встретишь человека с такой историей.
    Меня зовут Апполинарий, учусь я в … Нет, сейчас я не могу определиться, где я учусь. Но мне 14 лет…
    Итак, когда-то я учился в нормальной школе. Возвращаясь однажды после занятий домой, я увидел странное зрелище. На одной маленькой улочке у подъезда старого деревянного дома стояли странно наряженные люди. Их было двое: мужчина и женщина. Женщина была еще довольно молода и красива, наряжена в средневековое, богато отделанное рубинами платье. Она выглядела примерно так:
    Мужчина выглядел довольно старым и был одет попроще. На нем была мантия до земли, плащ и колпак, такой же как на женщине, но без стекляшек. У незнакомки на лице прочитывалась какая-то высокомерная ухмылочка.
    Мужчина поманил меня к себе пальцем, а я подумал, что это представители какой-нибудь благотворительной организации. Уже направляясь к ним, я хотел спросить: «Куда монетки кидать?», но старик первый начал разговор. На мое удивление, его голос оказался не тихим и дребезжащим, а наоборот, громким и властным.
    - Здравствуй, отрок! – властно молвил он.
    - Что-что?
    - Он поздоровался с тобой, - раздраженно заметила женщина.
    - А вы разве не благотворительная организация?
    Теперь пришла очередь удивляться старику.
    - Извините, но кто же вы тогда?
    - Мы, мальчишка, могущественные колдуны! – вновь подала голос женщина.
    - Вы!? Не надо смешить меня детскими сказочками!
    - Ах, так!? – женщина вскинула вверх руку с какой-то палочкой.
    - Не надо, Гвиневер, лучше я всё расскажу, - прервал ее на полуслове мужчина.
    - Итак, отрок, как тебя там нарекли, и из какого ты рода?
    - А вам какая разница?
    - Будь добр, мне это очень нужно знать.
    - Тогда вы назовите первый свое имя.
    - Ну что ж, меня зовут Андромахус, а это, – указал он рукой на ту злючку, - Гвиневер.
    - Ладно, ладно, меня зовут Апполинарий Васильевич Романов. Я здесь рядом живу.
    - Ты не веришь нам, что мы маги, смотри же!
    Андромахус поднял посох над головой и прошептал: «Милериум!». Тут же из посоха вылетел огненный шар и разбил фонарь. Люди, проходящие мимо, испуганно шарахнулись в сторону, ну а Андромахус уже совершал новое магическое заклятие.  «Магенимус!» – и время пошло назад, как в перемотке кинофильма. Фонарь загорелся опять, люди шарахнулись на свои прежние места, а огненный шар вернулся назад в посох. Только мы остались на своих местах и все помнили.
    Я обалдело смотрел выпученными глазами на таинственного человека.
    - Ну, что ж, - сказал он, - нам пора отправляться в путь! И тебя мы заберем с собой в, как там по-вашему, в средневековье.
    - Я-то вам зачем?
    - По обмену опытом, - насмешливо заметила Гвиневер.
    - Но я… У меня тут родители… они будут волноваться!
    - Все время, которое ты проведешь там, не займет здесь ни одной секунды! – все еще пытался успокоить меня Андромахус.
    - Но!
    - Без всяких «но»! – потерял терпение старик. «Тантриссимо!»
И тут в земле разверзлась огромная яма, у которой не было видно дна. Гвиневер что есть мочи закричала: «Вперед! Прыгай!». – Но это сделать было не просто, так как сильные вихри из бушующей глубины мешали совершить прыжок в бездну.
    - Но ведь нас могут увидеть! – я все еще задерживал прыжок.
    - Андромахус остановил время! Скорее, его заклятие недолговечно!
    И я подумал: «Ну, всё, Апполинарий, сам заварил себе кашу, сам расхлебывай! В конце концов Андромахус сказал, что время, проведенное там, не займет и минуты здесь», - так подумал я, и… прыгнул. Сначала внизу была темнота. Я посмотрел вверх, если можно так сказать. Когда летишь в огромном туннеле на огромной скорости, не знаешь - где и как приземлишься. Итак, я с трудом посмотрел вверх. За мной летели две ноги в потрескавшихся сапогах и их хозяйка – Гвиневер, которая изо всех сил пыталась удержать свою длинную юбку, так и норовившую взлететь поверх головы.
- Где старик? – подумал я, пытаясь отыскать его присутствие в нашем полете. Я снова повернул голову вниз, но там вместо пустоты уже сияла радуга – миллионы огней разлетались по кругу. От яркости красочных сплетений у меня закружилась голова. И только сильный толчок вернул меня из забытья в реальность. Я упал на землю, а потом кто-то шлепнулся на меня. Я открыл глаза и осмотрелся.
Комната, в которую я и, как потом оказалось, Гвиневер попали, была грязной и бедно обставленной. В ней стоял старинный ветхий шкаф, а у двери – метла. Дверь однако выглядела довольно богато. Я попытался ущипнуть себя (может, это сон), но руки коснулись другой одежды, какого-то старинного кафтана. Я схватился за голову, но вместо собственных волос ощутил парик. Парик был серый, длинный, да еще и с завитками. Кроме того, на мне были еще парчовые бриджи, белые чулки и черные лакированные туфли с серебряными пряжками. Похоже, что я оказался в XVII веке. Гвиневер была рядом. Она тоже была одета в красивое платье в стиле барокко, но, удивительно, совсем не проявила интереса к одежде. Она только неожиданно вскрикнула: «Клянусь Таро и магическим талисманом, что мы не туда попали! Мы должны были попасть в XII век, а попали в XVIII-й!»
    За дверью послышались шаги. Ручка повернулась, и в комнату вошел человек в зеленой ливрее, как мне показалось - лакей. Он довольно сильно испугался, увидев нас, и заорал не своим голосом: «Покушение на его величество императора! Во дворце чужаки! Схватить их, стража!». Лакей, что есть силы, захлопнул дверь и убежал.
    Мы были в смятении. В коридоре раздался грохот солдатских сапогов, и в комнату вломилась стража. Схватив за шиворот, они потащили нас по коридору.
    - К императору и цесаревне их! – рвал глотку лакей, - не отпускайте!
    Перед нами возник просторный светлый зал, вдали которой стоял трон, а на нем восседал, как оказалось, император. Я удивился, насколько он был юн. Его лицо выражало неуместную для данного момента веселость.Рядом с ним стояла красивая девушка лет 20-ти. Привлекательную наружность ее портила строгость во взгляде. Император с любопытством обернулся в нашу сторону. И лакей, склонился в низком поклоне. Юный император позволил ему говорить. Оказалось, что за лакея я принял знатную особу при дворе - графа Голицына. Итак,  охрипшим голосом он проговорил: «Ваше Императорское Величество, вот те, кто хотел посягнуть на вашу жизнь».
    Малец недовольно повел бровью и уже хотел резко высказаться, но его остановила прелестная княжна:
    - Петруша, остановись, тебе нельзя волноваться!

Год за годом все то же:
Обезьяна толпу потешает
В маске обезьяны…
    (Мацуо Басё)

Малец недовольно повел бровью и уже хотел высказаться, но тут его остановила прекрасная княжна:
- Петруша, тебе нельзя волноваться! Эта оспа сильно подкосила твое здоровье.
«Петруша, оспа, учили на уроке истории, прекрасная княжна должно быть Елизавета Петровна… Ах оспа», - сообразил я, - «значит Петр Второй скоро помрет!»
- Но как же!? – залебезил Голицын. - Что же Ваше Величество собирается делать с изменниками!?
- Довольно, князь, - не вытерпела Елизавета. – Дайте хотя бы им слово сказать!
Я уже хотел высказаться, но меня опередила Гвиневер.
- Великоуважаемая цесаревна, не изволите ли вы пройти в другой зал и поговорить с нами наедине?
Елизавета Петровна оказалась намного сговорчивее, чем я ожидал.
- Так и быть, но только если Петруша позволит.
- Иди, Лиза, разбирайтесь с ними, я хочу отдохнуть.
- Проводите их в оранжерею, - сказала цесаревна и удалилась.
К тому времени у меня появилось  много вопросов.
- Гвиневер, а куда делся Андромахус?
- Ну, вероятно, он где-то здесь, неподалеку, просто он попал в другой временной туннель.
- Но он найдет нас?
- Должен, поскольку я уже послала ему ментальные сигналы о помощи.
- Ну и через какое время он здесь будет?
- Примерно через 30 минут, с учетом того, что он летит сюда в виде серой птицы.
- Но…
Тут вошла цесаревна и не дала мне договорить.
Она выглядела потрясающе, похоже, она выходила только для того, чтобы переодеться.
Гвиневер при виде моего изумленного и восторженного лица недовольно хмыкнула и отвернулась.
- Ну что ж, я готова, - весело сообщила будущая императрица. – Зачем вы явились во дворец?
- Мы предсказатели, - сказала не подумав Гвиневер.
- Да, да, мы можем предсказать вашу судьбу, - подхватил я.
- Неужели? – удивленно осведомилась Елизавета.
- Да! Вы станете императрицей!
- Ох, мне говорят так многие льстецы.
- Нет, нет! Вы будете править с 1741 по 1762 годы.
- А кто будет править до меня?
- Ну, во-первых, Петр умрет от оспы уже в марте. Затем с 1730 по 1740 годы будет править Анна Иоанновна, потом…
- Что!? Эта мерзкая бедная немка!? Никогда!
- Увы, это так. Затем на престол вступит Иоанн Пятый и его мать регентша – Анна Леопольдовна, но они будут царствовать всего один год, после чего, благодаря лейб-медику Лестоку, вы решитесь совершить переворот, свергните Анну Леопольдовну и вступите на престол.
- Но как же! Очевидно вы, и правда, заговорщики. Хотите убить Петрушу!? – вскричала вне себя цесаревна, - стража, стража, в камеру для пыток их, скорее!
- Пора действовать, - шепнула мне на ухо Гвиневер.
Она выхватила палочку и направила ее на горло цесаревне:
- Или ты, девчонка, отзываешь охрану, или я стреляю!
- Ты, этой палочкой? Я что, дура что ли, тебе верить?
- О, какие мы знаем слова! Смотри же, - Гвиневер пульнула в фарфоровую статуэтку, и та разлетелась на куски.
- Хорошо, - испугалась Елизавета, - только не убивайте меня…
Тут на горизонте показалась серая птица. Ее силуэт становился всё яснее, и я понял – это Андромахус!
- Гвиневер, - заорал я что есть мочи, - он летит!
Гвиневер повернулась быстро настолько, насколько позволяло ей платье, и направила палочку на стекло оранжереи. Серая птица была уже рядом, и колдунья выкрикнула: «Бенедикто!», и стекло стало как бы таять, а затем, когда мы выскочили на улицу, оно заползло обратно в раму. Тут, со стороны ворот в нас кто-то пульнул из мушкета, но к счастью промахнулся.
Тем временем птица приземлилась, и из нее медленно вырос Андромахус. Ничего не спрашивая, он опять выкрикнул свое: «Тантриссимо!», и перед нами опять разверзлась бездна.
- Держитесь за мои руки! – крикнул Андромахус.
И тут все смешалось, поплыло перед глазами: солдаты, приближающиеся к нам, превратились в бесформенную массу, и вдруг один из них схватил меня за камзол… я оторвался от руки Андромахуса, но задержаться мне в этом негостеприимном веке было не суждено.

Мы с солдатом летели в темной бездне. Солдат неистово вопил и крестился. Его широко раскрытый рот находился прямо рядом с моим ухом, и его «колоратуры» были нестерпимы. Но я никак не мог отцепится от своего попутчика. Наконец, я не выдержал и лягнул его в живот, от чего тот замолчал до конца нашего полета. Как прежде, появились яркие краски, и мы влетели в стожок сена посреди лужка. Невдалеке возвышалась громада старинного замка. Одежда наша естественно поменялась на средневековую. Солдат в кожаной куртке, шляпе с пером и с луком в руке бросился бежать в сторону леса и скоро скрылся с глаз, но мне, глядя на все это, уже было как-то фиолетово. Меня волновало только то, что я остался один. Андромахус и Гвиневер где-то неподалеку, но я не могу поймать их сигнал, ведь у меня нет способности к магии.

Итак, нужно было что-то делать в этой неудачно сложившейся ситуации. Я почему-то был убежден, что передо мной легендарный Камелот – я видел этот замок на гравюре в учебнике истории. Ну что ж, мне следует в него войти, коли судьба так сложилась.
Моя одежда была похожа на купеческую, но какой-же я купец, если мне всего 14 лет? Тогда я решил, что буду называться сыном купца, тем более, что у меня есть что продавать. Это – жвачка, которую изобрели только в середине XIX века, следовательно, она станет чудом у средневековых европейцев; сотовый, который, хоть и не работает на вызовы, но все же функции свои сохранил; и солнечные очки, которые я таскал на выступления в школе. Вот что меня удивляло – все вещи, что были у меня в настоящей жизни, сохранились, хотя одежда менялась каждый раз, когда я попадал в очередную временную дыру. Так я рассуждал, пока шел к замку.
Его дубовые ворота на цепях были открыты. Сквозь них был виден королевский дворец. Я огляделся. Вокруг сновали люди. Стража охраняла ворота, и у таких как я – купцов - досматривала товар. На меня никто не обратил внимание, и я спокойно прошел в город. Лучшее место, где всегда можно узнать новости – пивная, где хмельной напиток развязывает всем посетителям языки. «Теперь я в Европе, точнее в Англии, - размышлял я по дороге, - и здесь язык другой, следовательно, я должен говорить по-английски». У меня есть кое-какие навыки английского, поэтому я спросил первого попавшегося прохожего:
- Hello! What is you name?
- My name is Krispin, son lord Lanselot, - вежливо, но непонятно ответил господин.
- Чорт побери! – выругался я по-русски.
- Почему вы бранитесь?
Я чуть не упал от удивления. Англичанин свободно говорил на русском, это уж слишком! Может это какая-то временная особенность…
Так почему вы бранитесь? – прервал мои рассуждения «первый встречный», - Как вас зовут?
- Э-э-э, - меня зовут Джеймс, сын купца.
- Вы что-то продаете?
- Да.
- А что именно?
- Да вот – жвачка, сотовый и солнечные очки.
- А что это за вещи, - незнакомец был удивлен.
- Ну, жвачку вы должны купить, чтобы попробовать на вкус, а остальные товары я могу показать.
- Так показывайте!
- Ну вот, - сказал я, вынимая из бархатных карманов очки. Вы можете смотреть на солнце, господин э-э-э…
- Кристин.
- Ах, да, ну, я жду ответа.
- Не могу без боли в глазах.
- Ну, а если вы оденете очки, то сможете смотреть на солнце без боли! Одевайте!
Кристин кое-как натянул очки, посмотрел на солнце и вскрикнул: «Не может быть, какое чудо! Мы с вами, господин Джеймс, пойдем сейчас во дворец короля Артура, и вы должны показать ему это! Думаю, что по мастерству магии вы можете превзойти даже Мерлина!»
- Я восхищен, - повторил Кристин, не снимая очков.

Что-то я все о себе, да о себе. А как же, интересно, поживает наш солдатик?
Так вот. Я уже входил на крепостной мост, а он все еще бежал в сторону леса с истошными воплями: «Чур меня!» Васька (так звали солдата) добежал до леса, остановился, задумался: «А может пойти за этим чортом в город, в лесу-то, знать, опаснее. Ведьма какая-нибудь сожрет!» Но тут до деревенской башки неожиданно дошло, что если чорт в город зашел и не выходит оттуда, то как знать, может там тоже одни черти сплошные, да ведьмы, да Сатана сам! И тогда так сиганул солдатик в самую глушь, что только пятки засверкали.
- Долго ли, коротко ли, - рассказывал он впоследствии, - добёг я до скал, прям до небес, а далече, на самой верхушке, терем каменный стоит, знать, там кака важна перзона живет. Ну и стал я карабкаться по скале-то. Вниз посмотрел – уй, страх-то какой – булыжники навалены, а там черти какие-то пришли, землю роють, мертвяков тревожуть! (На самом деле эти «черти» были всего лишь камнебойцами). Я и подумал, взлесть наверх, может перзона-то наградит чем-найдется, главное вниз не глядеть, а то упаду. И, наконец, залез я на эту скалу, и в терем каменный пошел. Терем-то хмурый, будто там ведьмы шабашат. Подошел я к двери, а двери – бах! И сами собою отворились. Ну, значит, захожу я, а там темень – как в пропасть провалился. И тут кто-то нечеловеческим голосом глаголит: «Васька-а-а-а!!!» Я испужался, и тут, как в храме, свет! А посерёдке – красна девка стоит, ну вся так и светится! И молвит она: «Здравствуй, Васек! Знаешь, кто я такая? И вдруг как засмеется, да молнии залетают, залетают...»

    Я же в это время находился в замке самого короля Артура.

Итак, я очутился в замке короля Артура. У входа нас церемонно встретили два стражника. Передо мной раскрывался таинственный светский мир того времени. По дворцовым залам сновали слуги с подносами. Очевидно королевский двор готовился к какому-то торжеству. Но мое внимание привлекли повсюду висевшие гобелены, где были искусно вышиты сражения рыцарей с драконами, спасения прекрасных дам из замков злых колдунов, изображения монархов и просто растительные и животные мотивы. Мне так и захотелось забрать с собой домой хоть один из них. Я спросил Криспина - кто делал эти гобелены.
- Это все крепостные, - невозмутимо сообщил мой попутчик.
Мне оставалось удивляться, как грубые крестьянские руки могли вышить такую красоту. Мы с Криспином долго шли по прекрасным галереям дворца и, наконец, увидели огромные дубовые двери с позолотой, а около них то ли вахтера, то ли смотрителя, ну, не знаю я, как он у них называется.
А в это время за той дубовой дверью в высокой башне совещались сам король и Мерлин. Артур был худощавым мужчиной средних лет в короне, украшенной  драгоценными камнями, с мечом за поясом. У него были поразительные глаза, цвета весенней листвы, что придавало властелину Камелота хитроватый вид. Мерлин был высоким сухопарым старцем с серебристыми гладкими волосами, усами и бородой до колен, в развевающихся свободных серых одеждах и с посохом, на конце которого сиял сапфир. Я позже даже подумал про себя, что его волосы очень похожи на те, что показывают в рекламе «Pantine». Глаза у старца были схожи по цвету с сапфиром на конце его же посоха. Такие же синие, с серебристой искоркой, и холодные, бесчувственные.
- Мерлин, - спросил Артур, - мое поручение выполнено?
- Да, сир, - идолопоклоннически промолвил Мерлин.
- Ну, и где же мальчишка? Что-то я не вижу его в замке.
- Сир, мой третий глаз видит, что он уже находится у дверей тронного зала и ждет вашей аудиенции.
- Мерлин, друг мой, прежде чем мы выйдем к нему. Давай еще раз обсудим наш план.
- Хорошо, сир. Итак, сначала мы запудриваем мальчишке мозги, насчет того, что он избранный, обещаем научить его колдовству, говорим, что он должен спасти королевство от Морганы, посылаем его к ней. Она его убивает, считая, что имеет дело с единственным наследником короля Артура. Ведьма будет довольна тем, что проклятие о гибели юного принца сбылось, как она и предсказывала. Но торжествуем мы, так как вторично проклятие Морганы уже не имеет силы действия, и ваше величество без опасения за судьбу престола и Камелота может ожидать появления настоящего наследника от королевы Гиневры.
Артур согласно покачал головой.
- Пойдем в зал, мой друг, все уже давно подготовлено для встречи нашего дорогого гостя.
А пока два высокопоставленных заговорщика перемещаются из одного помещения в другое, а их, ничего не подозревающая жертва, с любопытством изучает декоративное искусство в ожидании аудиенции короля, я расскажу вам, кто такая Моргана.
Моргана – сводная сестра короля Артура, могущественная ведьма. Изгнанная из королевства, она могла одним заклятием убить Артура, но она любила своего отца, и гнев свой обратила на будущего, еще не родившегося наследника короля, которого она поклялась убить и взойти на престол вместо него. Моргана не скрывала своих замыслов от короля.

Мы стояли перед большой дубовой дверью, рядом с «вахтером». «Вахтер» отвесил поклон до земли, при этом коснувшись кончиком носа концов своих огромных туфель, и совершенно неожиданным тоненьким, повизгивающим  голосочком пропищал, причем пропищал картаво, с явным признаком насморка:
- О, как пхиятдо, что два молодых сиха посетиди дас в такой час! Пдоходите, все уже готово к вашему пдиему.
Я подавил сильное желание заржать, как конь. И где это они откапывают таких кадров? Но вдруг мой мозг бешено заработал: если «вахтер» сказал, что нас уже давно ожидают, и все готово к нашему появлению, то все это было подстроено? Очевидно, что я попал в этот замок неслучайно. Ну, ладно, посмотрим, что будет дальше.
Двери перед нами медленно распахнулись, и мы увидели тронный зал. Он поразил меня своим великолепием: красивейшие гобелены, золотые люстры, резные каменные колонны. Все блистало. Проход к королевскому трону образовали музыканты с трубами и многочисленная знать Камелота. Вдалеке на троне сидел сам Артур, рядом с ним маг, вроде бы Мерлин, и жена, Гвиневра, и еще какая-то девушка поразительной красоты. Тут вперед вышел лакей и, стукнув об пол алебардой, сказал:
- Во дворец прибыли лорд Криспин, сын лорда Ланселота, Рыцарь Круглого Стола и ... лорд Аполл... Апп...
- Апполла, - шепнул я в ухо незадачливому лакею. - Лорд Апполла из будущего.
Дамы и рыцари ахнули, попятившись назад, а длинноволосая девушка у трона, похоже, наоборот, заинтересовалась, и обвела меня испытующим взглядом, что мне очень польстило.
Загремели трубы, и мы с Криспином пошли к трону. По мере того, как мы приближались к королю, все больше удивлял Мерлин. Он показался мне знакомым, и Гвиневра очень сильно смахивала на одну знакомую личность... Я уже хотел возмутиться, но тут мимо меня опять пробежал лакей и объявил:

- Король королевства Камелот и нашего народа - Артур Великий. - При этих словах свита взорвалась бурными овациями. - Его жена - королева Гвиневер Прекраснейшая, Прдворный Маг - Мерлин Могучий и его дочь Эфанда Великолепная!
Я пошатнулся. Так, значит Мерлин и Гвиневра всего лишь шарлатаны, которые затащили меня сюда для... А для чего вообще они меня сюда затащили? Но тут мои размышления снова прервали. На этот раз Артур. Властным голосом он спросил:
- С какой целью Вы к нам пожаловали?
- Ваше величество, я не знаю. Меня сюда заманили под другим именем ваш маг и жена.
- Что-о-о? Ну, хорошо. Я понимаю, Вы просто переутомились. Вам нужно выспаться, поесть, ну а завтра мы разберемся в сути дела. Эфанда, проводи нашего гостя в покои. Аудиенция закончена, - объявил он залу.
Мы с Эфандой встретились глазами, и в них читалось нечто большее, чем симпатия... Мы пошли прочь из тронного зала...
   
*    *   *

- Андромахус!
Да, посередине зала стоял и смотрел на меня своими пронзительными серыми глазами Андромахус.
- А г-г-где Мерлин? - тупо спросил я, слегка заикаясь, - то есть, я хотел сказать, что вы здесь делаете?
И вдруг из-за стелажей со склянками вышла... Гвиневер. Я настолько был удивлен, что чуть даже не упал, и только потому, что Андромахус создал из воздуха ситцевое кресло прямо за моей спиной. Я тяжело плюхнулся в него.
- Не удивляйся, Апполинарий, мы были здесь всегда. Я - Мерлин, просто я изменил свой облик. А Гвиневер - это Гвиневра, жена короля Артура. Мы бы вместе прибыли во дворец, но ты оторвался от нас во временном коридоре. А теперь без лишних вопросов ты будешь учиться повторять за мной магические действия.
- Магические?
- Да, да, настоящие магические. Мы выбрали жезл по твоей внутренней силе и темпераменту. Начнем с легких заклинаний. Но сначала вот твой жезл. - Андромахус небольшую витую дубовую палочку, на конце которой в золотой оправе в виде солнца сверкал изумруд.
- Ну, нравится? - насмешливо спросил Андромахус.
- А, что? Да, конечно. - пробормотал я, не в силах оторвать глаз от этого искусного произведения.
- Возьми его в руку и взмахни. Посмотри, что получится.
Я взял жезл в руку и почуствовал тепло, почувствовал, что он мой, мой навсегда! Я взмахнул им. Из жезла посыпались зеленые и синие искры. Но это меня нисколько не испугало. И еще одно, впервые я почувствовал себя «в своей тарелке» за все время путешествия.
- Ну что ж, отлично! - весело произнес Андромахус. Теперь я научу тебя создавать что-либо из воздуха. Ты должен представить себе что-то очень четко, и захотеть, чтобы это здесь появилось, и взмахнув жезлом произнести «Регато». Ну, готов? Пошел!
Я представил себе Марию Антуанетту. Взмахнул жезлом и воскликнул: «Регато!», но у меня ничего не вышло. Марии Антуанетты как не было, так и не появилась. Я еще раз выкрикнул: «Регато!», «Регато!», и еще раз, и еще много-много раз, но так ничего и не вышло.
- Почему у меня ничего не получается?!
- Ты чего себе представлял?
    - Марию Антуанетту.
    - А это кто такая?
    - Это последняя французская императрица...
    - О-о-о... Я же совсем забыл, что ты не можешь вызывать людей и животных! Это слишком мощная магия. Пока ее знаем только я и Моргана.
    - Моргана?
    - Да, это злая ведьма, которую ты должен убить.
    - Я?
    - Да, но об этом потом. Все-таки попытайся наколдовать вещь.
    Я представил себе еще одно ситцевое кресло и произнес заклинание. И вдруг из воздуха появилось ситцевое кресло на изящных ножках. Я был восхищен.
    - Ну, это просто отлично! - вынес вердикт Андромахус, - а теперь пройдем заклинание заморозки.

    Так прошли два последних часа. Я выучил заклинания заморозки, вызывания, простого сглаза, простейшей левитации и легкой порчи. А после меня ждал званый ужин (тут я понял куда несли свои подносы лакеи дворца).
    Тогда я еще не знал о коварном замысле Мерлина. Волшебник  пытался сделать из меня лишь наживку для осуществления своего дьявольского плана по уничтожению и Морганы, и короля Артура. Он сам намерен был править Камелотом.

Мы с Эфандой вышли из помпезно-роскошного зала и направились вперед по полутемному коридору. «Так ты из будущего?» – спросила сладким голосом дочь короля. Она была очень красива. У принцессы были яркие зеленые глаза цвета весенней листвы, вокруг зрачков были видны желтые прожилки. Ее губы, тонко очерченные и чуть припухлые, были бледно-розового цвета, цвета нераспустившегося бутона розы. Тонкий, чуть вздернутый нос окружало несколько едва заметных веснушек, что еще больше умиляло. Она имела черные, как смоль, волосы. И еще у нее была идеальная фигура…
- О чем ты задумался? – одернула меня Эфанда.
- Да так, ни о чем.
- Ну, тогда ответь на мой вопрос.
- Ну да, я из двадцать первого века.
- И как там у вас в двадцать первом?
- Ну, всего не объяснишь, это надо видеть своими глазами.
- Мой отец говорил, что ты прибыл победить Моргану…
- Кого?
- Моргану. Она злая ведьма.
- А твой отец разве не может победить Моргану сам?
- Дело в том, что между отцом и Морганой есть кровная связь. Ее мать, первая жена моего дедушки, защитила Моргану так, что Артур не может преодолеть магической защиты своей сводной сестры, а Моргана может, так ее мать прокляла вторую жену деда и все ее потомство, а это значит, что моего отца и меня.
- Я просто поражен! Знаешь, ты…
Но тут Эфанда прервала меня:
- Я тебе нравлюсь?
- Я…
- Мы уже пришли, Мерлин пришлет за тобой слугу. До встречи.
И за мной захлопнулась большая золоченая дверь. Я оказался в просторной комнате. Посередине стояла большая под балдахином кровать с витыми ножками. На полу лежал роскошный ковер с изображением меча и магического жезла. По углам стояли канделябры, у стены колонны, камин, гобелены.
Я уже засыпал, лежа в кровати и глядя на огонь в камине…

Огонь пляшет на лицах играющих. Они приехали сюда, на одинокую лесную поляну в поисках пристанища. Их разыскивали, их называли жонглерами, еретиками. И вот они с десятью золотыми здесь, вдесятером, на этой лесной поляне, окруженные темными елями и дурманящими ночными ароматами. Над ними полная луна, сияющие звезды. Актеры играют библейский сюжет – мучения и гонения Христа. Играют для себя с благоговением и священным трепетом. Душа Джона распята вместе с телом Спасителя. Жанетта, как настоящая Мария, плачет рядом с распятым телом сына. Это настоящие актеры. Они вознеслись к небесам вместе с мистерией. Пусть без сцены, без постановки, но играют они так, что смогли бы достучаться до сердца даже самого скупого бюргера в мире. Но тут из-за темных елей слышится дикий дьявольский смех. Это ведьмы летят на шабаш. Актеры в испуге, они собирают свои немногочисленные вещи и бегут с поляны…

Но тут в дверь постучали, и в комнату вошел тот «вахтер», что встречал нас с Криспином.
- Бердин ждет вас в севердой башде. Я возьбу да себя честь отвести бас туда.
Я со вздохом встал и пошел за «вахтером». «Как вы все меня достали! Мотаюсь весь день по разным измерениям, а отдохнуть никак не дадут. Да еще и этот с насморком…»
- Бы уже пришди, - прервал мои размышления «вахтер», - Бердин ждет бас!
Я открыл ветхую дверь и попал в темную комнату, где на полках резных стеллажей стояли старинные книги, склянки и пробирки с какими-то слизистыми существами. Но больше всего меня удивил человек, стоящий посредине комнаты спиной ко мне. Это был не Мерлин. Громкий стук раздался за моей спиной, как будто на каменный пол уронили кувалду. Я сделал шаг к двери. Навалился плечом на нее, но похоже, тот грохот был звуком запирания двери засовом с той стороны. Орать! Орать, как будто пожар! Но голос упорно не вырывался из моего горла… Про жезл я абсолютно забыл… Незнакомец повернулся, и я смог разглядеть в темноте его сверкающие, как звезды, глаза, крючковатый нос, старческие губы и шрам, идущий от губы до левого уха, как будто от ожога. Он поднял руку, и я почувствовал, что земля уходит из под ног. Тут я вспомнил про жезл, но ужас сковал меня так, что не было сил дотянуться до последнего шанса на спасение. Я быстро несся к высокому потолку замка. Боже, спаси…


*    *    *

    - Аполла. Аполла!
    - Кто зовет меня?
    - Эфанда.
    Я иду по пустому коридору. Луна освещает каменные полуразрушившиеся стены, обросшие плющом. Впереди голубой туман. Иду долго, из под ног взлетает пыль и, оседая, скрывает мои  следы. Вижу. Дверь. Толкаю. Тронный зал. Некоторых колонн нет, другие наполовину обвалились. На чем только держится крыша. Позолота облезла, повсюду полная разруха. Но еще… стол, накрытый всевозможными яствами, а за ним люди, роскошно одетые, все в коронах. Их тела покрыты пылью, хотя они совсем не скелеты. Они, как фотография в реальном мире. На некоторых лицах улыбки, на других злоба.
Я вглядываюсь в дальний конец стола. Там самая красивая, но неподвижная… Эфанда!?!

*    *    *

- А ну вставай, щенок! Валяешься на пороге, как беременная свинья!
Как болит голова… Что за шум…
- Посмотрим, как тебе понравится моя плетка!
СПИНА! Нестерпимая боль заставляет меня открыть глаза.
- Эй, мужик, ты чего!? – крикнул я, не помня себя от боли.
- Ишь, неженка. Напился небось и притопал в деревню. Тебя как зовут-то?
- Аполла, - постанывая от неутихающей боли произнес я.
- Странное имечко… Небось византиец… Обокрали тебя, что ли? А то совсем голый пришел, я на тебя хоть рогожку накинул, жена заставила…
Я оглядел себя. О черти! Я почти голый! Что же случилось? Аааа… Надо пойти в замок и выяснить. Вокруг меня хрюшки бегают… Я подполз к поилке для свиней и увидел свое отражение в воде. Действительно, сам на себя не похож. Лицо помятое, фингал под глазом, разбитые губы кровоточат… Хорошо, еще зубы не выбили. Такое ощущение, что меня долго и тщательно избивали… Я поглядел на хозяина, довольно толстого человека с простодушным лицом. Из усов пробивалась усмешка.
- Брунгильда, поди сюда, подними мальчонку.               
Дверь в хижину открылась, и из нее вышла тучная женщина лет пятидесяти.
  - Очнулся, наконец. Сколько ж ты здесь пролежал.
Она помогла мне встать на ноги, поддержала под руки. У меня есть способность замечать в толпе хороших людей, и Брунгильда казалась мне олицетворением доброты.
   - Ну, что стоишь, помоги! – у Брунгильды был сильный голос. Ее муж – Генрих – подошел и помог ей занести меня в довольно милый внутри домик. Тусклый свет пробивался сквозь слюду окон. На стене висел веник, украшенный ягодами и деревянным солнцем, луной и звездой. Похоже Брунгильда вместе с мужем занимались знахарством. В камине горел огонь. На резной табуретке спал черный кот. Деревянный стол был накрыт синей скатертью.
В глинянных чашечках курились какие-то снадобья, и в избушке стоял удивительно приятный запах, в котором угадывались корица, ваниль и молоко.
- Вот так… Корень Мандрагоры, шалфей, ромашка… - слышался мягкий голос Брунгильды.
Вскоре она подошла ко мне с кружкой, наполненной доверху дымящимся напитком зеленоватого цвета.
- Выпей, - сказала она, глядя на меня янтарными глазами.
В нос мне еще с большей силой ударил пряный запах. Я пил, наслаждаясь каждым глотком. Ничего вкуснее я еще в жизни не пробовал. Последнее, что я запомнил, были волшебные янтарные глаза, без сомненья обладающие магической силой Морфея. Через несколько мгновений я провалился в глубокий, умиротворяющий сон.

*    *    *

В эту ночь мне ничего не снилось. Я встал совершенно бодрым, «как огурчик» - сказала бы моя бабушка. В хижине никого не было. На табуретке лежала одежда. Я примерил ее. Надо же, в самый раз… Интересно, а где здесь умываются? Я вышел во двор. До сих пор я не замечал окружающей природы, ведь у меня либо не было до нее дела, либо мне мешали обстоятельства. Но здесь пейзаж был просто потрясающим. За плетнем простиралась голубая гладь озера. Оно манило меня в свою глубину, казалось, что в озере скрывается какая-то тайна. Солнце слепило глаза. Его яркие блики отражались бриллиантами росы в траве и среди глянцевых листьев тополей. Прохладный ветерок срывал с этих величественных деревьев пух, и словно снегом покрывал луг и двор. Я вдохнул полной грудью. Надо пойти, посмотреть на свое отражение. По обыкновению пошел к поилке. Я наклонился, посмотрел. За ночь все мои помятости пропали! Рядом пронесся, обрызнув меня грязью, поросенок. С другой стороны поилки, как римский император, лежал в грязи толстый свин. «Ну что, брат, хорошо тебе здесь живется?» - спросил я его. А свин как-то странно посмотрел на меня, как-то так вот грустно, поэтически, мол, что ты глупые вопросы задаешь? И утвердительно хрюкнул. Тут мои глаза закрыли чьи-то ладони.
-Угадай, кто? – раздался звонкий голос.
Мою шею обвивают воздушно-мягкие волосы.
- Эфанда?
Что-то резко подпрыгнуло у меня из пяток на место сердца. Желудок перехватило, как будто я только что совершил тройное сальто. В глазах засветили радуги. Хотя я никогда не пробовал манны небесной, но почему-то казалось, что я слопал три порции. Как я был счастлив! Резко повернувшись, я увидел улыбающееся, светящееся перламутровым блеском личико милой Эфанды. Те черные, как смоль, волосы, которыми я восхищался, те изумрудные глаза, которые пленили меня…

*    *    *

Весь день мы носились по лугу, валялись в зеленой траве, купались в прозрачной реке.
- Как ты меня нашла? – догадался я спросить Эфанду вечером.
Девушка медленно повела глазами куда-то в сторону, немного покраснела, в общем, замялась.
- Ну, что же ты молчишь? – я почувствовал недоброе.
- Знаешь, я думаю, что кое-что должна тебе рассказать… Я заранее знала, что с тобой будет происходить… не перебивай меня… Прости, сначала я была согласна с планом Мерлина, мы хотели, чтобы Моргана тебя уничтожила. И у моего отца появился бы сын… Не пере…
- Да как ты могла, как вы все могли?!
Как обманчива красота. Я уже не удерживал себя, хотелось орать на Эфанду, сделать ей как можно больнее, еще больнее, чем тогда было мне. Я ВЛЮБИЛСЯ!!! ВЛЮБИЛСЯ в змею в обличии бабочки… О Господи, за что мне это?!
- Ты, ты, ты… - из глаз Эфанды начали капать слезы… - зачем я только приехала сюда, чтобы нарваться на орущего на ПРИНЦЕССУ КАКОГО-ТО ПРОСТОЛЮДИНА? Я могу тотчас вернуться в замок и самолично просить Мерлина, моего отца или даже Моргану сравнять тебя с землей! Поверь, они очень обрадуются такому предложению. Но я не пойду, потому что люблю тебя. И ты единственный, кому я могу довериться, ты один относишься ко мне не как к принцессе, чванливо и чопорно… Я всего лишь хотела сказать, что ты покорил меня своей смелостью и честностью. Ни один человек в мире не осмелился бы сказать моему отцу о своих претензиях, да еще и к его жене и личному колдуну… И при этом ты остался жив. Ты храбр, красив, горяч, что еще нужно настоящему рыцарю?
Я ужасно смутился. В горле словно комок застрял. Но я не мог сдержать улыбку самоидеализирования и гордости от похвалы принцессы. Меня так распирало от счастья, но тут я вспомнил, что обидел Эфанду и кинулся извиняться перед заплаканной девушкой, «мол, какой я дурак». Наконец, когда она меня простила, я вспомнил, что весь день ничего не ели.
- Эфанда, ты не голодна?
- О, я совсем забыла, держи, - она протянула мне мой жезл, - я увидела его во рву под башней Мерлина, в тайне приказала слугам достать его. Из замка я уехала так, что никто не заметил, но может быть сейчас моя семья и Мерлин ищут меня… Но больше всего меня удивляет то, что ты смог сам сюда добраться. После того, как в замке пошли слухи, что ты больше не нужен и от тебя избавились, то я была ужасно расстроена поступком моей семьи, поссорилась с отцом, слуги разыскали в направлении этой деревни клочки твоей одежды. Я поехала по ним как по следам. Спросила у всех жителей: не проходил ли здесь юноша, и знахарка указала мне на тебя. Дальнейшее тебе известно.
- Но как я выжил?
- Скорее всего, после того, как Мерлин изрядно постукал тебя головой о потолок, ты потерял сознание, и Мерлин скинул тебя в ров, будучи уверенным, что ты задохнешься и утонешь, но ты каким-то чудом остался жив. Знахарка говорила, что ты пришел в бреду и совершенно голый. Перед девушками красовался?
- Ревнуешь?
Эфанда промолчала.
- Давай, я лучше что-нибудь наколдую поесть, - решил я разрядить обстановку.
- Давай, валяй, показывай свое мастерство…
Я закрыл глаза, и снова открыл – забыл спросить девушку, чего она хочет. Вот растяпа…
- Что изволит покушать ваше высочество?
- Я, пожалуй… курицу жареную с имбирем, луком… ах да, и сыр.
Да, девушки в средние века ели, как..., да еще и не толстели, судя по аппетиту и фигуре моей спутницы. Я захотел добавить в курятину еще и помидоров, а себе ролы с соевым соусом 30 штук (они же маленькие), имбирь и васаби (люблю японскую кухню), и еще вилку и нож Эфанде, для себя палочки. Представив сей натюрморт, я взмахнул вновь обретенным жезлом и воскликнул: «Регато!» И вмиг на траве все появилось на тарелочках и деревянной подставочке (пришлось еще раз «регатнуть», дабы разжечь огонь, ибо уже смеркалось).
Эфанда улыбнулась, понятно, не у каждой девушки парень может выделывать такие кренделя.
- Да ты прямо фантазер! Отлично представил! У Мерлина лучше не получалось.
- Естественно, когда хочешь есть, и не такое можно себе представить.
- А что за красные кружки ты добавил в курицу?
- Это помидоры, ты разве не знаешь?
- Нет, ты не хочешь меня отравить?
- Да что ты! Ешь, тебе понравится.
Надо же, совсем забыл, что и помидоры, и картошку, и морковь привезли колонизаторы Америки, но до этих колонизаторов времени еще невпроворот… О, Господи, что ж вытворяет Эфанда? Ест руками, а зубы жадно раздирают плоть курицы!
- Как ты ешь?!
- А что, - чавкая пробормотала девушка, - все так едят…
- Как, ты же должна есть вилкой и ножом.
- Как-как? Вилкой – это еще что за имя… Ну смешно…
Эфанда захихикала и подавилась. Я подбежал к давящейся девушке и положил ее на траву, нажал руками на живот ближе к солнечному сплетению несколько раз, и надо же, кусок курицы выскочил из ее горла. Про этот способ с нажатием я прочитал, когда еще был у себя дома в XXI-м в журнале «MAXIM».
- Как ты себя чувствуешь?
- Да вроде бы нормально.
- Вилка – это вот, - показал я Эфанде вилку, лежащую у костра.
- Да ей же убить можно, а ножом не едят, им режут мясо, но не…
- Извини, просто я уже давно привык, у меня на родине все едят вилкой и ножом, забыл, что у вас едят руками.
- Ничего, бывает. Зато хоть наш мир не такой культурный, зато он прекрасен и самобытен…
- Да, я всегда мечтал попасть во времена замков, рыцарей, прекрасных дам и колдовства.
- Разве у вас этого нет?
- Нет, наш мир не похож на ваш. Камелота не существует. Быть может, на его месте стоят огромной высоты дома, у которых из-за облаков не видно верхушки - небоскребы. Да и люди другие, все изменилось – сейчас на место любви и чести встала жадность и ложь…
- Твои мысли печальны… Умеешь ли ты сочинять?
- Да, я сочинил стихотворение про мой мир. Если я вспомню, ах да…
О жадность,
        во славу богатым
И в унижение бедным,
        Что пролил на свет
первый князь.
        Тебя восхваляют
сонмы богов олимпийских,
        В прошлом – понтифики,
        В нынешнем – папы
        Земель римских.
Не будь тебя, кто б причитал
        о своем ничтожестве
и о богатстве скупых мира
        сего, и оттого что
ты есть, есть любовь,
        хоть продажная, но
по-актерски – страстная,
        роскошь убранства души
человеческой – помпезная, но ужасная.
        Мечта о деньгах –
несбыточная и прекрасная.
        Слава тебе, о Жадность!

Неужели ваши люди настолько очерствели? Хотя наши тоже не без прегрешений. Вот, я сочинила песню, послушай…

Все люди с рожденья
        бредут в никуда,
Молясь на злодейку-судьбу.
Она всех кидает
        на свой произвол,
Устав разбирать их мольбу.
Весь дом у судьбы переполнен
        помоями слов и души,
Отчаяньем зимнего холода,
Мечтами полночной тиши.
Судьба разучилась любить всех людей
С тех пор как пропала в дворце.
Любовь, благодарность, надежда и честь,
А люди, как боги, судачат о ней.

- Да, ты хорошо сочиняешь…
В высоте ночного неба мерцали звезды, глядевшие на пылающий, казалось бы, неугасимый костер. Мы с Эфандой лежали рядом на траве. Морфей укутывал нас своей мягкой пуховой песнью.
Мы проснулись от внезапного грохота.
Сквозь завесу пыли пробивались лучи солнца. С полминуты мы сидели, ничего не понимая, что происходит вокруг. Наконец пыль, медленно оседая, открыла силуэт бородатого старца.
- Неужели это… - недоговорила Эфанда, пораженная страшной догадкой. Мерлин!!! Он взмахнул посохом, и из его глаз полился черный дым, который стал окутывать окружающее пространство, подниматься вверх, скрывая в себе роковую фигуру. Стало очень холодно. Эфанда прижалась ко мне, со страхом обреченного вглядываясь в черноту. Почему-то мы видели друг друга по-прежнему. Из черной завесы вновь появился он, окутываемый черными завитками леденящего воздуха. Глаза уже не источали дым, но полностью стали черными. Демон стукнул посохом по земле и прошипел ужасным голосом какое-то заклинание. И дикий, нечеловеческий смех пронзил наши сердца. Глаза ослепила ярчайшая вспышка света. Все вокруг сменилось с черного на белое. Далее все, как на испорченном экране, зарябило яркими сумасшедшими красками. Неужели это конец? Как нестерпимо жжет глаза! Неужели это она – смерть?..

Какое яркое солнце, удивительно. Я спросонья посмотрел на Эфанду и… все вспомнил.
- Нам надо бежать, - слушая сердце и не подчиняясь разуму, выговорил мой рот.
- Тебе это тоже приснилось? Ну, Мерлин с посохом, черный дым, белый свет?
- Откуда ты знаешь? Ты что, тоже это видела? Вдруг это недобрый знак?.. Наверняка недобрый. Что же делать?
- Да, действительно, двоим одинаковые кошмары не снятся. Я уже давно хотела предложить тебе сходить к моей тете Нимуэ. Она живет за болотами, близ озера Авалон. Тетя - колдунья. У нее много друзей. Она сможет нам помочь.
- А ты не боишься утонуть там, в этих болотах?
- Ты что, струсил?
- Да нет, но зачем рисковать своей жизнью?
- А как ты думаешь, - нарочито деловито спросила девушка, - лучше умереть в пути или изжариться в огоньке Мерлина? Меня-то он, конечно, не изжарит. По крайней мере, пока не вернет отцу, но твоя участь предрешена. Ну так что, проведешь остаток своей жизни с любимой девушкой или предпочтешь изжариться через пару часов? Как я полагаю, нам обоим было видение.
- Да, ты права, лучше уж с тобой, чем с Мерлином. Пора собирать вещички и «галопом по Европам».

*    *    *

Мы не стали возвращаться к хутору Брунгильды и Генриха. Там могли находиться, как я полагал, «агенты» Мерлина или Артура.
- Хорошо, что нам не придется обходить Камелот. Ты брел в верном направлении – на запад.
- И куда же мне смотреть, чтобы его увидеть?
- Тебе повезло. Два года назад я гостила у тети, но когда я вернулась, из Камелота изгнали Моргану, и отец запретил мне ездить к Нимуэ. Не понимаю, какая между ними связь?
- Наверное, очередная придурь твоего отца.
- Эй, полегче с выражениями, парнишка! Может, для тебя он и предатель, но для меня человек, который любит и лелеет свою дочь. Давай не будем затрагивать эту тему.
С большим сомнением уходил я тогда за пределы окрестностей славного Камелота, ожидая приключений, причем неприятных. Лесная тропинка виляла в разные стороны, уводя нас то в болота, то в чащобы. По ночам из темноты слышались хриплые стоны, всхлипывания, детский плач и зловещий шепот. Вой волков казался лепетом ребенка в сравнении с этими звуками. К счастью, больше нам не снились кошмары о Мерлине, наверное, потому, что могучая, скрытая во тьме веков сила страшного леса поглощала нас с каждым днем все больше. Мы пытались несколько раз туманным утром найти дорогу назад, но тропинка сзади нас пропадала самым непостиживым образом. Оставалось только идти вперед. Судьба предоставила нам этот путь. Несмотря на то, что мы хорошо питались, наши силы медленно угасали во всепожирающей силе этого темного места. Наконец, на пятом дне нашего пребывания в лесу произошло ЭТО.
Вечером мы разожгли костер на маленькой поляне. Почему-то с каждым днем света от него становилось все меньше и меньше. Эфанда присела на корточки и начала медленно разламывать какую-то веточку. Какое странное было у нее тогда лицо, как-будто кто-то чужой сидел в ее теле и управлял им. Лес, казалось, увеличивал свое влияние на нас, заглатывая, как улитка планктон в свою утробу. И Эфанда все более находилась в состоянии отрешенности от мира. Сидя неподвижно и со стеклянными глазами, она, словно кукла, машинально разламывала веточку. Внезапно веточка выпала у нее из рук и упала у костра. Сами собой на ней образовались ручки и ножки. Она принялась плясать и кувыркаться, затем сорвалась с места и побежала с веселым кудахтаньем в чащу леса. Я оторопел, но не от страха, наоборот, мне было даже весело, наконец-то хоть что-то появилось в этом лесу. Эфанда, все также неподвижно, сидя у костра, молвила:
- Богль.
Я не понял, но, глядя на ее отрешенный, усталый вид, не стал расспрашивать.
Легли спать. В моем сне в домике Брунгильды Мерлин-Дед Мороз бегал с топором за курицей Эфандой, а в это время Гвиневра-кошка лакомилась сметаной из запретной миски. Вот Мерлин занес топор над шейкой уродки Эфанды. Раздался свист…
Костер погас. Эфанда (слава богу, нормальная) лежит рядом, повернувшись ко мне спиной. Ветер. Ветер дует с неистовой силой, какие-то странные вокруг деревья. Что-то в них изменилось… На них нет ни одного листика, ни одной иголки. Луна светит ярко, полная фаза. Небо абсолютно чистое. Мне стало жутко. Из-за темных стволов стали показываться расплывчатые силуэты. По мере их приближения отваги у меня оставалось все меньше и меньше. Протяжные «А-а-а-а-а» с хриплым призвуком, разной высоты и тембра, раздавались со всех сторон…
Лунный свет заливал поляну. Он был такой теплый, что, несмотря на присутствие призраков, мне стало хорошо и спокойно. «Неужели умирать так приятно?», - подумал я.

*    *    *

Одним пасмурным днем шел по улице подросток, которого звали Апполинарий Романов. Весело насвистывая песенки, он думал о том, как удачно выступил в школе этим вечером. Ленивой довольной походкой он добрел до старого дома, на который он взял привычку смотреть каждый раз, проходя мимо. Глупая привычка, но он считал, что если посмотреть на старый дом, то день будет удачным, что не раз доказывалось хорошими оценками, а также плохими, если не посмотрит. Сегодня вместо привычной картины со старушками на первом плане и бешено орущими птичками на деревьях он с удивлением заметил двоих ряженых в какие-то средневековые тряпки. Он не верил во всякую магическую чепуху и лишь прибавил шагу по дороге домой.
- Ну все, Гвиневра, наша маленькая стачка против могучего Артура вырвана с корнем, и все последствия ее устранены, - шепотом произнес ряженый старик своей спутнице, - жаль что этот мальчик ничего не вспомнит, все-таки такая любовь… А мы и не ожидали от него чего-то неожиданного, вроде похода к Моргане. Он был достоин рыцарского звания, но, что ни делается, - заметил он, теребя длинный седой ус, - все к лучшему.
Оба ряженых (пробормотали странные слова) взмахнули плащами и растаяли в воздухе туманной дымкой. А Апполинарий уже открывал дверь подъезда, не подозревая, что с ним еще ой-как много должно было еще случиться. Да и старый Мерлин, не подозревал, что Апполинарий обронил сотовый телефон, и что цепь времени, искаженная в одной маленькой временной точке, могла рассыпаться большими проблемами для мира всего за несколько секунд…
2006-2007
Рисунки автора
                
Конец первой части

Вперед, в прошлое…

Часть 2

    - Ну вот, опять 2! Все, достали, пошли все к черту! - думал я на очередном уроке неорганической химии. - Не мой конек, и вряд ли мне удастся освоить ее. Еще один замызганный осенней слякотью день закончен, закончен в одном своем проявлении, а между прочим, многогранность вариантов жизни равна бесконечности вселенной. Ведь, если задуматься, человек имеет несколько жизней в одной. Вот, например, в школе я – один человек, с друзьями – абсолютно другой, дома – третий, и т. д., и т.п. Сейчас же я являюсь типичным быдлом, человеком породы Homo Lohus, и идя в серой массе замученных школьников, вряд ли какой-нибудь индивид выделит из этой массы меня, а я его.
    Я становлюсь другим человеком, выходя за пределы школьного здания. Я - либо триумфатор с хорошей вестью, либо – пораженец, которому придется извиняться и оправдываться, стать ершистым, вечно чем-то недовольным подростком. Иногда в минуты вдохновения и прихода музы (а она, как известно, нечастая гостья) могу написать стих или сыграть на фортепиано. Хожу в театр, занимаюсь, там я полный страсти человек, отдающий все запасы энергии на сцене – отрицательные и положительные. Таковы мои жизни.
    Сегодня я без особого энтузиазма пошел на убогий вечер школьной самодеятельности, где меня заставили через силу опять сыграть на Klavierе. Получилось лучше, чем я ожидал, и поэтому я шел домой в приподнятом настроении. Проходя мимо старого деревянного дома, вместо привычной картины со старушками на первом плане, я увидел двух ряженых в какие-то тряпки. Особо не разглядывая их, я пошел дальше, но тут меня что-то остановило. Я словно оказался подвешенным за ниточки марионеткой. Какое-то смутное видение возникло в моей памяти. Меня резко крутануло в сторону старого дома, но там уже никого не было. «Странно», - подумал я – «ведь секунду назад эти двое еще были здесь!».
    Сославшись на усталость, я сказал сам себе, что просто померещилось, а придя домой, не поздоровавшись с отцом, я завалился в пуховую постель и заснул.

*    *    *

    - Барин еще спит, не будите его!
       - Но сколько можно, здесь такая важная новость, а он дрыхнет, а вас, графиня, просто хоть за смертью посылай. Пока сам не встанешь, ничего дельного не произойдет. Вы здесь, право, уже почти час торчите, идите в залу, там Комаровские заявились, катись они колбаской по Малой Спасской.
    - Ну, иду, иду, ишь расшумелся!

    Я открыл глаза, как всегда солнце засветило в глаза. Послышался скрип открываемой двери. Неожиданно надо мной появилось лицо еще не старого, но довольно зрелого человека с черными, как смоль, проницательными глазами, обрамленное кудлатым длинным париком. Это что еще за маскарад у меня дома?
    - Доброе утро, - сказал я, пытаясь вложить в эти слова весь сарказм, какой бывает у невыспавшегося, разбуженного человека. – Извините, но могу я поинтересоваться, что вы делаете в МОЕЙ комнате?
    - Сын мой, вставать уже давно пора, а ты спишь и спишь, вставай, извозчик уже три часа ждет, эдак мы разоримся.
    - Чего?! Это, наверное, какой-то розыгрыш, ведь так?
    - Ты чего, сын? Хорошо ли тебе? Может, лекаря позвать, а то я смотрю, ты что-то с утра не в себе.
    - Отойдите, дайте мне выйти… Что на мне надето?!
    На мне висела какая-то женская ночнушка. Так, это просто глупый сон. Я себя ущипнул, но ничего не изменилось. Что такое? Я огляделся… вообще, я что, заснул в музее? Вокруг стояли резные стулья, элегантный столик с зеркалом и кровать с бордовым балдахином. На стенах висели картины в золоченых рамах и вычурные подсвешники. Я как будто улетел на два века назад. Но ничего, вот сейчас выгляну в окно и увижу улицу, фонари, машины, современных людей. Ну выглянул… и ошалел. Улица, как в Петровскую эпоху. Дворцы каменный и деревянные по обеим сторонам мощеной булыжником дороги. О фонарях и речи быть не может. Люди, как люди, только в костюмах той же злосчастной эпохи, лошади, кареты, извозчики, дамы в элегантных шляпках. Вообще, что это такое? Зюганов-монархист, Михалков с новым каннским проектом или я в самом деле попал в век 18-ый, наверно, да, неважно все это! Главное думать, что делать дальше, а в данный момент «пошпрехать» с этим кудлатым гражданином.
    - Извините, вы кто? – учтиво спросил я.
    - Ты чего, Апполинарий, родного отца не узнаешь? Может, правда, позовем лекаря, а?
    Я сразу смекнул, что если в данное время этот господин утверждает, что я его сын, то остается только притворяться им до того момента, пока я, наконец, не выясню, что со мной произошло. Только вот, как мне к нему обращаться: на «вы» или на «ты»? Вроде бы в фильмах про Петра и вообще про монархическую эпоху нашей страны я не раз видел, как напомаженные, разодетые и холеные дети дворян называли своих предков «маменька» (или «Maman») и «папенька» («Papa») на «вы».
    Так вот. Скорчив неправдоподобную гримасу влюбленного сынка, я пролепетал, как нежный цветок:
    - Ах, papa, простите меня великодушно, я видно, спросонья Вас не узнал! Извините меня!
    Но такой реакции я не ожидал уж точно:
    - Все, окончательно обабился, а! Все, забираю тебя от этих модельеров. Ну, ей богу! Хорошо, еще целоваться не полез! Зайчики-платочки, бантики-чулочки… Ох, горе мне, грешному, горе! Кабы ты со мной жил, ты б таким не вырос! Я ж тебе отец! Что ж ты мне, как неродной, на «вы», француза, мусье из себя строишь!
    Я ошалел во второй раз. А как же привычки, нравы? Но зато хоть не надо будет притворяться. O tempora , o mores!
    - Ну, я думал, тебе понравится, - я скромно начал разруливать our confused situation.
    - Лучше помолчи, одевайся и пошли вниз… Ну, куда ты попер? Слуг кто вызывать будет?
    - Я, слуг… Но как? – опешил я, забыв, что должен быть как можно более естественным.
    - Ну… - господин развел руками и подойдя к кровати, дернул за сверкающий колокольчик, который мои глаза еще не успели заметить.
    - Ну, ты, дурила, - пробурчал «папаша», потрепав меня по голове (я постарался сделать лицо как можно подобострастнее), - я понял твою забывчивость, нельзя тебе было так нахлестываться вчера у Циндера. Эти пьянки с государем тебе явно даром не проходят.
    Тем временем за дверью послышался мужской голос: «Ваше сиятельство, разрешите войти!»
    - Разрешаю, разрешаю, - лениво пробормотал утренний визитер.
    В комнату вошел, нет, скорее проковылял миллиметровыми шажочками какой-то здоровенный детина.
    - Одень барина, - повелительным тоном промолвил его сиятельство. Меня, что будет тут раздевать и одевать этот «юноша бледный со взором горящим»? Ну уж, нет, уж как-нибудь сам.
    - Я сам оденусь, что вы… ты, отец.
    - Сегодня явно пойдет дождь из ангелов! Ты же никогда сам даже чулка не натягивал. Ну, а, впрочем, оно даже и к лучшему. Пошли, Ванька, - обратился он к холопу, и поманил за собой рукой,  потом, обернувшись, сказал: «Чтоб через пять минут внизу был, мы и так уже опаздываем на прием к государю». И изящно тряхнув гривастым париком, он закрыл за собой дверь.
    Ну, подумал я – опять Петр Второй… постойте, какой Петр? Это еще откуда? Как будто сознание подкинуло мне ушедший момент жизни, и вдруг утянуло его обратно. Знаете, как игра с кошкой и фантиком на ниточке. Только вы даете ей подобраться поближе, и фантик почти у нее в лапах, как вы утягиваете этот фантик прямо у нее из-под носа. То же примерно произошло со мной, только я не гонялся за фантиком, а он сам свалился на меня, как кирпич с крыши. Но есть в моей мысли отличие и от кирпича. Хоть она ударила в голову не хуже, чем кирпич, я просто не знал, куда делся этот самый кирпич. Я не смог вспомнить ничего более содержательного, чем «опять Петр Второй». Решив отложить разбирательство с этой проблемой до вечера, я начал было браться за умывание и кое-какую одежду, но тут понял, что мне не то что за пять минут, за пять веков это не нацепить! Столько мелких деталей… носочки, чулочки, подвязочки, бантики, кружева, - это все было совершенно мне не знакомо. Пришлось-таки позвать «Ваньку».

*    *    *

    Омерзительное чувство, когда тебя омывают и одевают, да еще какой-то мужик! Но зато, я узнал, куда чего прицеплять, как завязывать, что за чем одевать. А то я пытался сначала напялить камзол, а потом какую-то удлиненную жилетку до (не побоюсь этого слова) ляжек. Парик показался мне ужасно нелепым, уж больно он был лохматый, но не быть же мне белой вороной. Единственное, что мне нравилось, так это трость с золотым набалдашником в виде орла. С ней у меня была прямо походка короля. И шляпа с перьями. Ну, в принципе, у меня было еще пять треуголок, но эта шляпа – широкополая с длинными красными и белыми перьями, с алмазной брошью мне нравилась больше, чем остальные.
    Ну что ж, я вышел «с шиком, блеском» из резных дверей своей комнатки, и… растерялся. А как мне сказать «Ваньке», что я не знаю, где выход из моего огромного дворца? Я пошел наугад налево, к зеркальной галерее, «Ванька» сзади только пискнул «барин, быть может, изволит спускаться вниз?». Ну вот, этого я ждал. Мой злой гений решил, что напустит на меня маску грозного помещика-крепостника, и я молвил громовым басом:
    - Ты почто, холоп, Барина учишь, у-у-у, собака – еще и ручкой замахнулся. – Ну (я сделал лицо с выражением «немного успокоившись»), веди меня, холоп, к отцу!
    Холоп был так напуган, что даже и предположить не посмел, почему это барин не знает дорогу к выходу, на что и был направлен мой расчет. Пройдя через множество роскошных залов и гостиных барочного особняка, я, наконец, спустился по шикарной парадной мраморной лестнице с вычурными амурчиками. Таких толстых, правда, я еще не видел, в Камелоте хоть гобелены висели… Я опять остановился, как вкопаный. Опять мелькнуло и пропало… Как будто у меня была другая жизнь… О, боже, где я? Где моя квартира, где современность? Сознание медленно затягивало пленкой мое прошлое…
Иван Давыдов жил последним днём, начиная с 18-ти лет, с тех пор как вступил в потешный полк Петра I, великого человека. Софья со своими стрельцами очень уж доставала бедного Ивана, и он ушел, не потому что струсил, просто хотелось чего-то нового, невиданного. И он поехал в Сибирь, к местным знахарям, хотел обучиться на мага. Бога не боялся, просто не очень-то он в него верил. Иначе, как мог он позволить пьяным стрельцам сжечь его дом, отца, мать и младшего брата заживо? Пусть праведники считают, что нельзя гневить Бога, но как можно было верить и бояться того, в существовании которого ты сомневаешься? Казалось бы, такой человек не должен быть подвержен и остальным человеческим «предрассудкам», таким как вера в духов, в магию. Но Иван верил. Вообще, он был странный с самого детства. Один раз он разозлился на бродячую кошку за то, что та не далась ему в руки, и зло посмотрел на нее. Кошка вдруг начала дымиться, потом вообще сгорела дотла со страшными воплями. Полдеревни видело это происшествие, и люди стали побаиваться Ваньку, говорили про дурную кровь. Из-за этого стрельцы и сожгли всю семью - «ведьму» и «дьявольское отродье». А Иван уже был в Потешном полку, и ничего не знал, а как узнал, то всей лютой силой ненависти стал желать тварям смерти. На следующий день вся деревня была в праведном ужасе, когда узнала, что десять стрельцов сгорели заживо в бане! Вот тогда Иван и поехал в Сибирь, поняв, что его сила если и не дарована дьяволом, то уж во всяком случае не Богом.
    Иван пробыл в Сибири с 1685 по 1729 годы, то есть 44 года. В момент прибытия его в Петербург ему исполнилось уже 62. Это был пожилой человек, с усами по последнему писку моды, в камзоле зеленого шелку, напудренном парике, так что он мог вполне сойти за светского человека. Иван хотел славы великого царедворца, как у Меньшикова, сосланного, однако, Петром II в ту же Сибирь, в Берёзов. Иван побывал у чахнущего петровского орла, так как был знаком с ним еще с потешных полков. Поговорили по душам. Александр Данилович рассказал про правящие партии, про неспособность напыщенного мальчишки-императора держать власть только в своих руках. Иван Алексеевич всё быстро усвоил. Сначала он побывал в Питере, зная при этом, что двор находится в Москве, в Преображенском. Просто хотелось посмотреть на город-мечту Петра великого. В Питере Ивану не понравилось. Слишком сыро,одни туманы. Ну и что, что дворцы? С такого климата можно от чахотки подохнуть. Иван Алексеевич отправился в Преображенское, резиденцию императора. То было жаркое лето 1729 года.
    По прибытии в Москву, свой любимый город, Иван Алексеевич отправился в Кремль - исторический и государственный центр теперь уже Первопрестольной, как говорили люди, а казалось бы - как мало времени прошло с тех пор, как матушка-Москва была столицей! Эти косые, непонятно запутанные улочки мило трогали за сердце. Здесь - не Питер, со своим многообразием скучной роскоши дворцов, - здесь самобытная, устоявшаяся «дикая» красота, которая обычному европейцу показалась бы абсурдной с его механическими мозгами. Здесь - боярский терем, а через пять саженей - косая избушка или того хуже - вонючий мясной рынок. Здесь тайна русской души, романтика подворотен... Ну, если обсуждать всё то, что понравилось Ивану в Москве, не хватит и года.
    Так вот, Иван Алексеевич отправился в Кремль, да и в принципе, не прямо в него, а к нему. Вроде бы, за абсолютно ненужной надобностью - посмотреть на красные башни... Какая чушь. Но для него, после долгой разлуки с городом, это было важно... Он еще осуществил несколько незначительных дел. Сел выпить в каком-то подозрительном кабаке и там же написал одно письмо, после чего сразу же сжёг его... Теперь можно было отправляться в Преображенское.

*    *    *

    Глядя на шумные улицы, она сидела, опершись рукой на холодный подоконник. В глазах стояли слёзы. «Хорошо, что он ничего не помнит», - думал разум. «Как он мог, как они все могли», - стонало сердце.
    - Принцесса, Король срочно вызывает вас в свои покои! -раздался резкий голос из-за резной дубовой двери.
    - Иду! - она встала, утерла слёзы, откинула прядь черных волос за плечо. Вышла и уныло побрела по холодным опостылевшим залам.
    - Папа, - она вошла без стука.
    - Здравствуй, дочь, - тяжело вздохнул король.
    - Что случилось?
    - Есть разговор.
    - Я поняла, что мой отец не так глуп, чтобы звать свою дочь только для того, чтобы только на нее посмотреть. Давай быстрее, я устала...
    У нее эта фраза получилась в несколько пренебрежительном тоне. И сразу пришлось об этом пожалеть. Отец встал с кресла, его глаза были налиты кровью. Видно было, что он не спал ночью, осунулся.
    - Какого чёрта ты его спасла, дрянь!
    В голову ей полетела какая-то штуковина, похожая на кирпич. Ей было больно, очень больно... и страшно. Отец грозной кручей надвигался на нее, но как он узнал?! Как!?
    - Я тебя породил, я тебя...
    Принцесса резко повернулась, распахнула двери и побежала. Ее охватил дикий животный ужас. Сзади раздавались крики ненависти, но она ни разу не оглянулась. Забежала в свои покои, заперлась на железный засов. Взяв в руки жезл, задыхаясь, проговорила: «Арклозед»!  Крики отца были слышны по всему замку. Вскоре дверь стали буквально выламывать. При каждом новом ударе девушка инстинктивно вздрагивала. Она всё поняла. Она не знала, что за вещь кинул в нее отец, но знала, что это его... Цепь времени прервалась. Теперь, согласно кельтским законам магии, все должно было поменяться за одни сутки. «Я должна всё исправить». Эфанда скинула с себя одежду, достала из-под кровати метлу, встала с ней на подоконник и... прыгнула вниз.


*    *    *


    Эфанда летела к озеру Авалон, ей надо было поговорить с Лилиан, его владычицей. Она не знала, на кого положиться в своей ситуации, и Лилиан была единственной ниточкой, способной распутать этот клубок. Она одна знала законы проникновения во время (кроме Мерлина, к которому принцесса, естественно, обратиться уже не могла). Впереди расстилалась гладь озера. Его широкие волны манили, а глубина страшила. Эфанда с размаху рассекла воду, нырнула, оставив за собой салют из солнечных брызг. Заклинание, произнесенное ей, было заглушено ударом о воду, однако она смогла дышать под поверхностью. Надо было плыть на самое дно. Перед принцессой открывались все красоты наполненного тайной озера. Огромные, десятифутовые водоросли, диковинные рыбы, кораллы, которые произрастают только в морях, красиво посверкивали среди старинных обломков крепости великого друида, некогда затопленной этим озером. Чем глубже спускалась ведьма, тем темнее и таинственнее становилось озеро. Здесь стоял вечный холод, не прогреваемый никаким летним солнцем. Теперь вокруг, кроме рыб, начали сновать гордые русалки и русалы - тёмный, древнейший народ глубин. Несколько тритонов, существ еще древнее рода русалок - бородатые старцы с темными глазницами и костлявыми телами, зловеще пялились пустотой на Эфанду. Рядом уже виднелись античные развалины римских колонн, навеки прикованные к магической глубине. Началась территория русалочьего царства. Дома рыб-людей находились, в основном, в гротах. Никто из русалок не обращал на Эфанду внимания до тех пор, пока она не подошла ко дворцу. А это был именно дворец - будто опустившийся на дно озера не в следствие землетрясения, а из-за древнего великана, осторожно переставившего «домик» с равнины на дно. Дворец в античном стиле возвышался над всем «городом», если можно это место таковым назвать.

*    *    *

    Царь Теофельс сидел, скучая на троне. Его жена, Лилиан, владычица озера Авалон сидела рядом, закрыв глаза. Лучшие русалки танцевали среди рифов. В конце концов Теофельсу это надоело, и он прогнал русалок. Они выпучили жёлтые глаза и испуганно поплыли в свой гарем. Сегодня дно было неспокойным. Рыбы прятались по омутам. Всё умолкло. До Теофельса медленно доплыл какой-то новый запах, он щекотал ноздри. «Человек... Девушка», - подумал царь. Он угадал. Отгадка не заставила себя ждать. По дну шла голая девушка. Её волосы развевались в потоке воды чёрным шёлком, изгибы тела были прекрасны. Одну руку она держала за спиной, что показалось странным властителю. Прекрасная дева подошла и достала из-за спины прутик. Только послышалось «Буль-буль», и сознание вдруг пропало, всё застлала чёрная бездна.

У входа стояли два русала с вилами. Эфанда посмотрела в их жёлтые выпученные глаза и прошла вперёд. Русалы остались неподвижными статуями. Эфанда не смотрела на прекрасные фрески и мозаики античного дворца, на бюсты цезарей и римских богов. Она глядела только в глаза тем, кто мог казаться ей опасным. Те сразу становились статуями. Вот и Теофильс на троне вместе с Вивиан. Эфанда подняла с пола какой-то, бог знает откуда взявшийся прутик, произнесла над ним заклинания. Вышло только какое-то бульканье, но прутик понял правильно. Теперь она обнаженная, прекрасная и властная подошлп к Теофильсу, бородатому русалу в роскошной одежде, только глаза у него были не жёлтые, а красные. Он настороженно принюхивался. Эфанда вынула прутик из-за спины, направила его на царя и опять что-то булькнула. “Ну вот, - подумала Эфанда, - хотя бы статуя из него получилась солидная”. Потом принцесса повернула голову в сторону прекрасной Вивиан. Посмотрела на безжизненное лицо владычицы, которая абсолютно никак не реагировала на все, безусловно, наглые действия Эфанды по отношению к её подданным.
Её белое (в буквальном смысле белое) лицо оставалось также неподвижно и прекрасно, каким было до появления нашей знакомой  порфироносной  ведьмы. А Эфанда вдруг, совершенно противоположно своим предыдущим преступным действиям, низко склонилась перед Владычицей.
Вивиан медленно повернула голову. Что-то в этом действии казалось слишком неестественным, неестественным настолько, что Вивиан походила на робота. Содрогнулись камни, рыбы взметнулись из своих омутов. Всё озёрное королевство встало «на дыбы», когда Владычица открыла рот. А рот ее был огромен. Вся красота пропала в одно мгновенье. Разверзлась пасть, показались несколько рядов желтых, невозможно острых зубов. Звериная сущность, мрак тех дней, когда землёй правила тьма. Этим мраком, доживающим последние дни была и Вивиан. Она была стара, очень стара, как паучиха, перед самой смертью, пытающаяся сожрать всех и всё. В нос Эфанде ударила омерзительная вонь, вонь давно переваренных трупов. Нелепо и жутко помаргивая бельмами, воплощение тёмного зла спросило:
- Альшиль-Ха? – что-то похожее на шипение змеи, однако этого шипения было достаточно, чтобы с потолка посыпались камушки. Дальнейший разговор привожу на человеческом языке.
- Как ты посмела сюда явиться, отродье человека?! – с особым омерзением Вивиан прошипела последнее слово. Эфанда, вместо того, чтобы превратить монстра в вечный камень, преклонила перед ним колени и голову, произнеся лишь:
- Я посмела явиться к вашему милосердию и благородству, чтобы попросить об одолжении.
А монстр продолжал вещать:
- Мерзавка, как ты смеешь просить меня об одолжении?! Ты суёшь своё свиное пакостное рыло в мои владения, смея нарушать покой!!! И после этого смеешь…
- Я могу кое-что предложить, - перебила ее принцесса. Ей была отвратительна сама мысль, что она стоит на коленях и терпит оскорбления от этой твари.
После этих слов всё изменилось кардинально. Вивиан хлопнула ладонями-ластами, завертелась в вихре водной пыли, а после, когда торнадо успокоилось, на месте монстра стояла изумительной красоты девушка. Звонким приятным голосом, обнажив ровный ряд белых зубов (всего один ряд!), она сказала:
- Доброе утро, Ваше высочество. Извините меня за грубый приём. Вы бы сразу сказали, что хотите что-то предложить. Ну, так какая там у Вас просьба? Присаживайтесь, пожалуйста.
Эфанда была настолько поражена, что у неё округлились глаза, и она хлопала ртом, как рыбина, не в силах что-либо сказать. Её чувства, в данном случае, не стоит даже описывать.
- Ну что же Вы, - сладким голосом, как сирена с моря-окияна, продолжала Вивиан, - неужели Вы так поразились увиденным? Может, чего-нибудь горячительного для смелости?
Когда она проходила лёгкой поступью мимо Эфанды, камушки поднимались обратно к потолку, повсюду расцветали актинии. Эфанда же благоразумно отказалась от предложенных напитков, предполагая, что у озёрной царицы могут быть весьма интересные методы воздействия на гостей, а также весьма действенная манера общения. Через минуту, устроившись на мраморном кресле с барельефами, она начала свой рассказ:
- Я прибыла к Вам под воду, дорогая тётушка (а Вивиан была Эфанде какой-то да-а-альней родственницей), чтобы попросить об одолжении…
- Я слушаю, - ответила ровным голосом раздобревшая Вивиан.
- Мне нужно три раза перенестись во времени.
- Три раза? – Вивиан удивлённо подняла вверх тонко очерченные брови. – Можно поинтересоваться, зачем Вам это?
- Нет, - отрезала Эфанда.
- Ну что ж, дело ваше, - Владычица прохаживалась по залу, потирая руки, как ростовщик, дающий в долг огромную сумму с ещё более высокими процентами. Я должна предупредить Вас, что это будет дорого стоить.
- Сколько же? – Эфанда готова была ко всему.
- Вашу жизнь.
- Что значит…
- Значит, что после того, как Вы перенесётесь к любимому и отдадите ему, что хотите, Вы умрёте через несколько часов, а Ваша душа достанется мне. Не думайте, что я ничего о Вас не знаю. Я знаю о Вас всё с тех самых пор, как Вы нырнули в мои воды. Я знаю все ваши мысли, все чувства, страхи. В этих водах Вы в моей власти. И я вижу, – она сделала рукой жест, означающий, что и вправду всё видит, - вижу, что Вам страшно. Выбирайте же – любовь или жизнь. Кстати, хочу предупредить, что Вам всё равно не спастись. Вы умрёте – баланс мира нарушится, ибо Вы не станете женой Викинга, и прервётся династия Варягов – как их называют в ныне дикой Руси, Рюриков, неизвестно, куда потом пойдёт мировая история. Если не отнесёте телефон (именно так называется тот самый предмет, который вам оставил неосмотрительный друг, нарушится баланс между прошлым и настоящим, кстати, он уже нарушился. В мире произойдёт чёрт знает что, извините за каламбур - Вивиан показала на мужа-статую, который являлся чёртом. - Я говорю об этом так легко и с юмором, только потому, что со мной никогда ничего не случится. Я буду жить вечно и уйду вместе со своим царством в пучины земли. Так что я Вас предупредила, хотя уже знаю ответ...
- Я отдаю жизнь, - Эфанда чувствовала себя провинившимся ребёнком, всякая ложь которого лишь вызывает смех взрослых. Но она решилась - если уж мир катится к чёрту, уж лучше я увижу любимого в последний раз, чем сгнию с тоски в этом мире или в каком-нибудь другом, поменявшемся. Она понимала, что это в прямом смысле самоубийство ради глупой любви, но она больше не могла ждать.
Лицо Вивиан прояснилось, она выглядела очень довольной. Владычица подошла к алтарю, который находился посередине зала, пальцем поманила к себе ведьму, которая не ведала, какую ошибку совершает. Эфанда подошла, как заворожённая.
- Ляг на алтарь, - повелительно сказала Вивиан. Эфанда исполнила приказание. Вивиан стояла над ней, как роковая скала, которая вот-вот обвалится на зазевавшегося путника. Принцесса вдруг почувствовала дикий животный страх, перед ней опять стоял монстр, подавляющий вселенским злом, тёмной, страшной мощью. Эфанде захотелось убежать отсюда, скорее, скорее, но чем страшнее ей было, тем сильнее тело присасывалось алтарём. В руке Вивиан появился нож с зазубринами, ее глаза светились кроваво-красным светом, волосы развевались в потоках воды. Волосы становились всё длиннее и длиннее, и вдруг Эфанда поняла, что ее окружают щупальцы, быстрее, холодные, мерзкие. Они облепили девушку со всех сторон. И в тот миг, когда глаза Эфанды встретили взгляд Вивиан, ведьма почувствовала страшную боль. Нож полоснул ей по груди, ещё раз - по животу, ещё раз - по венам на руках. Змеиный язык монстра, как пиявка стал высасывать кровь из нежного тела. Глаза Эфанды округлились от ужаса.
Она очнулась на зелёном шёлковом лугу рядом с озером. «Скорее» - это была единственная мысль и порыв её истосковавшегося сердца.
Да, однако, ну и вонь стоит на московских переулках и очень редко мощёных улицах. Как только я, сверкающий и пышный, вышел из своей “золотой клетки”, сел в карету не менее пышную, чем мой быт, и проехав несколько улиц более или менее сносных, очутился на окраине города, который я так любил в современности, мой одурманенный мозг понял, что вся любовь к Москве в XXI веке быстро превратится в отвращение к Москве XVIII столетия. Сверкающие пышные особняки и Кремль сменились грязными хибарками и уродливыми рыбными и мясными рынками, изящество и величественность платьев и лиц аристократии - рожами пьяниц и лохмотьями беженцев, булыжник мостовой - размазанной дорожной грязью, кучами отходов, сплошь окруженных мухами. Чтобы хоть как-то избавиться от неприятных ощущений, я закрыл своё княжеское обоняние батистовым платочком. Не успел высунуть голову из окошка, чтобы получше оглядеть окрестности, как мой свесившийся кудрявый парик схватила чья-то грязная рука. Я резко дёрнулся, скорее инстинктивно, чем от страха, от чего моя дворянская патлатая гордость чуть не слетела с головы. Я с омерзением посмотрел на обладателя этой дерзновенной руки. За каретой двигался (а она из-за грязи и потока людей ехала весьма медленно) богом забытый оборванец, обернутый в рубище, с выпученными, затянутыми на половину бельмами глазами. Он странно посмотрел на меня... и вдруг заорал, как умалишённый, на весь честной люд:
    - Он из будущего! Из Будущего! Нельзя сюда тать пускать! Усопни, самозванец! - в бешеном порыве ненависти он потянул ко мне скрюченные жилистые руки.
    Знаете, когда кто-то пытается вас убить, ваше существо не ощущает ничего, кроме чувства самосохранения. Оно может проявиться в бегстве, а, может, и в желании яростно отстаивать своё существование. В моём случае сработало последнее, и я, со всей дури размахнувшись, врезал старикану по скуле кулаком, на котором красовались несколько больших алмазных вычурных перстней. Старик, видимо, не ожидал удара, и отлетел в кучу мусора, прямо напротив кареты. Я посмотрел на свою руку - перстни были покрыты каплями крови...
    - Господи... Что я наделал!? Я убил человека!?
    Но нет. Тому,  чьей кровью была испачкана моя рука, суждено было жить. Я вновь услышал истошный крик:
    - Блаженного обидели! Блаженного ударили! Бей Дворянскую Рожу!
    Что это значит? Я изумлёнными глазами смотрел на медленно приближающихся к карете людей, грязных, пахнущих гнилостью, будущей жестокой расправой.
    Гони! Гони, кучер! - заорал что есть мочи мой нареченный папаша.
    Карета дёрнулась. Сзади слышался рёв собирающейся на расправу толпы. В карету полетели камни, спереди слышалось бешеное ржание лошадей. Мой дух был в глубочайшем смятении в те роковые секунды. Господи, за что? Почему эти люди так возненавидели меня? Я высунул голову опять, но когда в миллиметре от моего виска просвистел увесистый камень, необходимость “поглазеть, что творится” полностью отпала. Люди собирались и спереди. С факелами. Они пытались преградить нам путь. Народ жаждал кровавой мести...
    Вдруг лошади остановились... Сначала секунда мертвенной тишины, потом бешеный гром грубой брани, визга, улюлюканья, рыков ненависти. Один особенно отважный “энтузиаст” подошёл к карете... “Всё”, - подумал я, - Прощай, жизнь”. Но тут кучер, которого, по-видимому, ещё не успели схватить, бешено крикнул “НО”, послышался хлёст кнута, и лошади, бешено заржав, понесли нас далеко от рёва толпы...

*    *    *

    Иван Давыдов направился в одну из московских усадеб князей Долгоруких - нынешних фаворитов сопляка-императора. По слухам, Петр устраивал в Преображенском грандиозную охоту, а позже - не менее, а может, и более грандиозный бал. Долгорукие, как фавориты, естественно, не могли пропустить сего светского мероприятия. Так вот, мсье Давыдов, как он теперь себя именовал, планировал с помощью гипнотических способностей заставить Долгоруких поверить, что он - их дальняя тётка. Вместе с ними Иван и хотел добраться до Преображенского. Около полудня он подошёл к предполагаемому месту обитания великосветских временщиков... но никого не было. Оказывается, он не успел. Двор за кованой решёткой был пуст, не считая двух привратников, гоготавших у крыльца. Князья уехали.
    “Что ж, буду начинать с основания”, - решил Давыдов.
    - Эй, Федотка! - раздался хриплый вой за оградой. Страж отвлёкся от разговора с сослуживцем, обернулся и увидел пожилую даму в пышном платье.
    - Подь сюда! - пропела она елейным высоким голоском, - Ну, пошёл”.
    Дама была полновата, если не сказать - дородна, румяна и щекаста. Ну, ни дать, ни взять - купчиха.
    - Дома ли князья?
    - Никак нет, барыня...
    - А ты б меня впустил... Я, знаешь, родственница им, как-никак из Хлынова я, приезжая. Впусти, а? - и пригоже так улыбнулась, показав жёлтые крепкие зубы. И глазами так сверкнула, что сразу впустить захотелось. Не пропадать же родственнице, в самом деле, на улице.
    - Проходите, барыня, - открыл ей ажурную калитку Иван.
    Мсье Давыдов - Помещица Дерябова зашёл во двор, создавая эффект шелеста юбок.
    - Лука, ты, енто, лакея позови, - прогудел Федот младшему по чину изумлённому стражнику.
    Лука тут же скрылся за дубовыми дверьми. А Федот смотрел на бабу-помещицу... Хоть и старовата, ан ничего будет. Погоди-тко, а как её звать-то? Заявилась тут чужая... Ох, опять сверкнула глазами... Пусть делает, что хочет...
    Иван, нет, уж всё-таки помещица Дерябова Марфа Дормидонтовна стояла и ждала. “Какой всё-таки тать послушный, - ухмыльнулась про себя. - Чуть посмотришь, уже стелется”.
    А сегодня, однако, припекает... Солнечные блики игрались с листьями тополей, томный эфирный ветерок чуть трепал тёплым дыханием цветочные и ягодные кусты. Крепко пахло конским навозом. С лица новоявленной помещицы начинал бусинами стекать пот. “Ну, где же он шляется?”
    “Любезный, ты б поторопил там лакея энтого, а то я употела вся, угорела под солнцем, старая. “Любезный” тупо воззрил на Марфу Дормидонтовну, простоял, как вкопанный, около секунды, а затем сиганул выполнять поручение. Иван-Марфа присела на травку под пышной яблоней, не жалея костюма, лишь бы в тени отдохнуть. Просидела пять минут, десять, ан лакея как не было, так и не предвиделось. Ну где ж, эти бараны? Колдун(ья) встала, утопая в мураве, проплыла к парадному входу. Двери не заперли. “Ну, раз не заперли, значит зазывают в гости”, - пожала плечами Дерябова. Прошелестела несуществующими юбками в прихожую.
    _ Хозяин-барин, али слуга его, выйди, гостью величать! - пропела помещица на старинный манер. Ноль внимания. Постучала на дубовой панели на стене. Нет ответа. Ну, что за невежество!?                                                  (Продолжение следует)

По прочтении сочинения К. Булатовой
 «Тень цвета воробья»

Странно писать свой первый анализ… Критический… Какой из меня критик? Да всё и дело в том, что никакой. Судите меня, не судите. Но просто мне так хочется. Не могу всё держать при себе. Уф… Объяснил. Можно начать.
Вообще, троица из mademoiselle Булатовой, Жуйковой и Зеленского - талантлива, броска, экстравагантна. Как в жизни, так и в литературе. Правда, жаль, что недостаток орфографический познаний мешает… Н.Жуйковой в выражении искренности эмоций. У меня (вот ведь, а!) – наоборот, вдоволь орфографии, но эмоций не хватает. Этому ещё учиться и учиться. Сам рассказ мне понравился, в нём есть смысл. Всё-таки Кирилл – непонятая индивидуальность, яркая, как любая звезда, однако заглушаемая миллионами остальных светил неба. Он страдает от непонимания окружающих, возможно, он и сам не может разобраться в своей огромной душе. И, скорее всего, это не просто подростковое заявление о самобытности своей личности, это останется с ним на всю жизнь… если она не закончится рано или поздно… с его помощью (а я еще не читал второй части). Его же таинственная mademoiselle, его cher amie такая же, как и он, девушка, так сказать, колоритная, с богатым внутренним миром, однако, на первый взгляд, несколько замкнутая… Ей не хватает любви. Хочу, читатель, чтобы она между ними разгорелась. Да, кстати, не упомянул. Кирилл – тонкая, чувственная душа поэта, однако он пока является «гадким утёнком». Из-за фальшивой маски не слишком ярко пробивается могучий свет его души, цвет жизни, мечты, любви, которой ему так не хватает! Тихие постанывания под гитару раскрывают читателю его душу. Так вот, надеюсь и на драматическое окончание, и на happy End. Я еще не описал остальных героев. Ну после 2-й части, думаю, всё станет понятно.
Ксения Булатова – автор молодежной самобытной правды. Ксения, безусловно, талантливый, архиталантливый человечек. Лично мне абсолютно наплевать, к какому движению людской массы (в смысле молодежной культуры) она принадлежит. Сужу чисто с литературной точки зрения. Ярко, стильно, искренне! Куда мне до неё со своими fantasy? В принципе, если упростить всё до «мозга костей», то получается некая драма маленькой девочки, обиженной всем миром. В конце концов, девочка становится приверженницей субкультуры EMO, хоть об этом в тексте самого произведения и не упоминается, но в принципе пора делать постеры чёрно-розового цвета.

            Не знаю какой, но точно
            Всецело ваш, дорогие писатели,
                Кияшко Богдан Станиславович
P.S. Надеюсь на ответ
2008

*    *    *

Порой я скучаю по ушедшему, по лёгкой, беззаботной жизни, о годах, когда мир казался вполне рациональным и объяснимым, где поступки всегда проистекали из неприкрытого намеренья, где не было лжи в той страшной и гибельной форме, в коей она обнажилась сейчас, злорадно улыбаясь доверчивой когда-то душе. Вспоминается и недавнее, но кажущееся совершенным сотни лет назад, настолько оно прекрасно и незыблемо в бушующем океане бытия. Это - Любовь. Ещё есть нечто необъяснимое. Иногда, в минуты одиночества, я люблю совершать прогулки по старым улицам, созерцая затейливую и лубочную, классическую и неряшливую красоту московских кварталов. Нежданно, в самый момент погружения в великий русский дух этих улиц, ко мне приходят неясные видения... Прошлое словно стремится ко мне из глубины веков.
    Вот дама в полушубке и тёмно-зелёной юбке с оборками что-то разъясняет извозчику у булочной. Вот бежит по мокрой, едва освещённой слабыми фонарями мостовой мелкий елистратишка-низший чин табели о рангах среди административных должностей. Лихорадочно перебирая ногами, он пытается укрыться от холодного октябрьского дождя желтой коленкоровой папкой. Или же вдруг растворяется во внезапном мираже Красная площадь, исчезают Мавзолей и ГУМ, пропадают толпы обывателей и явственно чувствую, ощущаю хрустящий, отдающий антоновскими яблоками мороз по свежему, красному лицу, слышу гомон, шум базара, знаменитого на всю Москву, ловлю аромат горячего, пышущего паром сбитня, вижу буйную, разноцветную масляничную ярмарку, этих сильных, плотно сбитых мужиков, ряженых, звонко и задорно хохочущих, разгоряченных баб, благородную и не очень публику, праздно прогуливающуюся или дерзко и громко торгующуюся в этой феерии исконно русского сумасшествия, красно-сафьянового разудалого разгула широкой крестьянской, щедрой купеческой и, хоть и костной, но тянущейся к благородной дворянской, мещанской душе. Смотрю на Васильевский Спуск и вижу мчащуюся тройку, запряженную в сани, в них господина в блестящем цилиндре и роскошной бобровой шубе, сполошно развевающейся на ветру. Барин кричит, ругается, торопит несчастного извозчика, нещадно хлещущего легких, но выносливых, одичавших от бега и жарких от мороза лошадей. Нарядно взвиваются снежные брызги. Поднимается метель, кружит, убаюкивает в Вальсе тонущую в старосветском северном закате площадь. Завывает январский ветер, раскачивая флюгера исторического музея, покрываются белесой пленкой орлы великой империи, царственно смотрящих на запад и восток с башен древнего Кремля и вдруг пропадает, исчезает, тонет в небытие старая торговая площадь, знаменитая на всю Москву. Под ногами вновь булыжник, слева ГУМ, справа нелепый, мрачный мавзолей с мумией в своих чертогах... Пропало... Я вновь возвращаюсь к немилосердной, скупой на чувства реальности, без помещиков, купцов, дам в кринолинах, извозчиков, бунинских яблок и невероятности красоты, щемящей сердце русскости...
17.10.2009

Грусть

Она бежала, бежала по пыльной улице села, бежала к своему, некогда родному дому. Да и не свой он ей был теперь. Бежала, спотыкаясь, запыхавшись, с одной только мыслью «только бы успеть взглянуть, вспомнить, только бы успеть». И вот, наконец…
Ничего в усадьбе не изменилось, только на воротах табличка: Памятник архитектуры, музей крестьянского быта N-ской области, села N., СССР. Охраняется государством.
Она открыла ворота, ввалилась в выцветший дворик и побежала по дорожке к дому. Ворвавшись внутрь, она, не обращая внимания на какую-то замызганную старушонку с билетами, помчалась вверх по парадной лестнице. «Господи, что они сделали с домом?! Где иконы, где мебель, где ковер с лестницы? Повсюду красное… Красные плакаты, красные флаги. Ненавистный красный!». Она увидела бальный зал со столами, заваленными валенками, лаптями, прялками и самоварами. Повернула к своей комнате, зашла и почувствовала волнение в уставшем сердце. Шкаф был на месте. Она подошла к нему с робкой надеждой, коснулась скрытого механизма между полками и… открылся потайной шкафчик. Она не слышала крики и топот внизу, она плакала. Фотографии матери и отца, серебряный крестик, несколько фамильных перстней и золотых империалов были на месте. Беззвучно рыдая, она упала на колени, и вдруг все покатилось в черную бездну…

*    *    *

- Слышь, Вась, она чё, мёртвая?
- Да, нет, не думаю… У нее явно какое-то помешательство. Лейтенанта вызвали, а она там уже того… отрубилась!
- Воды, - прошептали потрескавшиеся губы.
Женщина очнулась. Она чувствовала, что ей остается совсем немного и надо рассказать все наболевшее людям, пока не пришла смерть. И она начала свой рассказ, когда молодой врач принес ей стакан с водой. Это была исповедь умирающей от чахотки последней дворянки из рода князей Волынских-Дербешевых.

Глава I, в которой выясняется происхождение героини и первые проявления характера.
Холодным февральским вечером 1896 года в величественном, занесенном снегом Петербурге в доме где-то на Миллионной в богатой семье князей Волынских-Дербешевых родилась девочка. Она была мила, как все маленькие дети. Девочку назвали в честь уже умершей благочестивой и доброй бабушки – Валентиной. Она росла в роскоши и не знала ни обид, ни огорчений большого мира. Отец исполнял любой ее каприз. У нее были самые лучшие куклы, самые красивые платья, самые вкусные пирожные во всем Петербурге (наверное, только за исключением дочек императорской семьи). Валенька получила прекрасное образование. Музицировала на рояле, прекрасно вальсировала, пела и знала французский и английский языки. В 1912 году, в 16 лет она посетила свой первый бал, которому предшествовали долгие сборы. Хихикая от волнения, она только мешала своей пожилой гувернантке затянуть тугой корсет.
- О, madame, давайте же, не томите меня, расскажите мне, что происходит с молодой девицей, когда она в первый раз приходит на бал, я вас уже битый час прошу… - Валенька притворно надула губки.
- О, mademose, я вам скажу, только не думайте ничего говорить маменьке и папеньке, я им обещала! Когда вы появитесь в дверях бального зала, все взгляды будут устремлены на вас. Перед вашим очарованием падут ниц все высокопоставленные кавалеры и мигом расхватят вас на все танцы. Время на отдых не дадут. Ах, как это головокружительно и весело в вашем возрасте! Кадрили, польки, вальсы и множество других танцев… Ах, как жаль, я не дворянка, а то бы сама в молодости плясала, как лошадь, да вот, видите – происхождением не удалась. Но сегодня я буду смотреть на тебя, моя милашка, мой нежный цветок, я поддержу тебя! - И она совершила последний штрих в создании этого женственного образа – вставила в элегантную прическу свежий розовый бутон.
- Ну, вот и всё.
- Ах, как я вас люблю, Варварочка Григорьевна! Вы мне, как бабушка!
- Ну что ты, что ты! – пробормотала растроганно гувернантка.
В этот миг в дверь постучали, и раздался бархатный баритон:
- Можно войти?
Варвара Григорьевна всполошилась, сам Карл Петрович пожаловали! Она тут же побежала к двери.
- Пожалуйте, барин, пожалуйте… Смотрите, какая дочь у вас красавица!
- Ну, значит, вы обе готовы! Так скорее же, поехали!
Карл Петрович был солидным 40-летним мужчиной, не утратившим еще юношеский задор, а также любовь к женщинам, хорошему вину и моде. Отец носил полубаки, николаевские усы и пенсне. Сегодня он был верхом элегантности. С трубкой, в норковой шубе и цилиндре этот кавалер был неотразим. Он сам это знал.
Семейство вышло на улицу. Варвара Григорьевна - в простеньком полушубке и шапке. Валенька – в лисьей шубе. Мать дожидалась их в экипаже. Анне Ивановне едва исполнилось 33 года и она еще дышала свежестью, но не такой, как дочь – юной и невинной, а другой, пылкой и страстной, пряной и элегантной, как аромат бордовой бархатной розы. Она была в лазоревом кринолине и малиновом капоте. Давно уже княгиня считалась великосветской львицей, и не зря. Она была достойна мужа, остроумна и наблюдательна, красива и опасна. В то же время Анна Ивановна была хранительницей очага, заботливой женой     и матерью. Сегодня мать волновалась за дочь не меньше Карла Петровича и Варвары Григорьевны, и когда юная княжна села в экипаж, она обняла и поцеловала ее и сказала: «Не волнуйся, доченька, я тоже когда-то была такой», - после чего-то еще прошептала на ухо доченьке, и обе стыдливо захихикали.
А экипаж тем временем двинулся. Мимо проплывали точеные набережные, прекрасные дворцы, и все, как будто впервые. Впервые, потому что для нее сегодня был устроен бал, она должна была быть первой во всем, и, господи, как это было волнительно. Княжна чувствовала мир по-новому, поэтому такими манящими и неожиданно открывшимися для нее в новом свете казались все эти доселе наизусть заученные и обхоженные кварталы, где она так часто бывала с Варварой Григорьевной. Она заново видела этот прекрасный город, и вечер, с дымкой грусти. Вот проехали Миллионную, Невский, Фонтанку… Карета выезжала за пределы Питера. «Куда это нас везут?» - промелькнула мысль, и Валенька тут же спросила maman.
- В Царское.
Валенька много слышала о резиденции императорской семьи, но ни разу там еще не бывала.
- Конечно, куда ж ей! Она так и сидела столбом до самого «высшего» Царского.
Maman обернулась к Вале и сказала:
- Вот, Валюша, Царскосельский лицей, здесь учился когда-то сам Пушкин.
- Неужто тот самый?
- Валя, что за манеры? – сказал papa, - если вы, mon cher, так будете показывать пальцем и охать на глазах у Его Величества, я со стыда сгорю, вы…
- Ох, - перебила его Варвара Григорьевна, всплеснула руками и схватилась за сердце, - неужели к Их Величествам?
- Ну вот, и понятно, откуда у Валеньки такие манеры.
- Ой, барин, ну вы уж простите, она ж ишо ребенок! Ух, совсем заговорилась…
- Попробуйте только испортить праздник Валеньке своим оханьем и шоканьем. Я вас! – неожиданно вспылил Карл Петрович.
- Ой, ну шо ж вы, барин, я буду, как рыба!..
- В пироге.
- Ну, что ж вы, тише, - загасила, начавшуюся было ссору Анна Ивановна, давайте просто помолчим.
А Валенька совсем не слышала споры взрослых, «неужто сам император с императрицей будут меня встречать?». Новые, неизведанные чувства, нахлынувшие на Валю, могли свести с ума любого человека (в хорошем смысле этого выражения), в первый раз направляющегося в свет, да и не просто свет, а свет самый, что ни на есть высший. Шутка ли?

*    *    *

На другой день Валенька вошла в комнату и повалилась от усталости на кровать под розовым балдахином.
- Всё, Варварочка, помираю! Разве можно так долго танцевать вальсы? Нет бы польку какую, а то ноги затекли! Я, конечно, польщена приемом самого императора, но не настолько, чтоб стоптать любимые туфли! – выражала свое, так сказать, двойственное впечатление от бала юная княжна, вошедшей вслед гувернантке.
- Типун вам на язык, Валентина Карловна! Вы должны помнить всю жизнь этот бал. Мало каким девицам удается проскользнуть в Царское вообще, какой там первый бал? Эта честь была оказана вам одной. И не грешите на усталость. Если бы я была на вашем месте, я б ноги целовала императору, а не разглагольствовала по поводу каких-то стоптанных туфель!
- Если бы, Варварочка, если бы!!! Если бы вы были на моем месте, вы бы приказали гувернантке, которая сует нос в княжеские дела, немедленно удалиться! Что за вольное обращение вы себе позволяете?!
Варвара Григорьевна остановилась, как вкопанная. Потом повернулась и, не сказав ни слова, молча вышла из комнаты. Однако перед тем, как выйти из дома, она передала Анне Ивановне: «Скажите Валюше… п-пусть живет счастливо, и найдет настоящую любовь, станет хорошим человеком… и, и, и… - плохо сдерживая слезы, договорила Варвара Григорьевна, - п-пусть не обижается на меня, старуху, сующую нос, куда попало». И вам тоже всего хорошего, Анна Ивановна, и Карлу Петровичу передайте. Не поминайте лихом…» - пробормотала гувернантка и побрела, глухо рыдая, к себе на квартиру. А Анна Ивановна сказала себе, что назавтра не медля пошлет за Варварой Григорьевной, а пока пойдет разберется с дочкой.

*    *    *

- Ах, дочка, зачем ты гонишь нашу лучшую прислугу? Варварочка ведь тебе, как бабушка.
- Ах, maman, знали бы вы… Я уже взрослая девушка, мне надо держать себя с прислугой, как подобает госпоже, иначе, что подумают люди? – отрезала Валя.
- Как знаешь… но завтра она хотя бы вернется за одеждой… и последним жалованьем, - вполголоса сказала Анна Ивановна, в надежде, что в дочке проснется хоть доля совести по отношению к любящей ее старушке. Валенька же демонстративно отвернулась к окну. «Ну, ничего», - подумала Анна Ивановна – «утро вечера мудренее, завтра все переменится». А еще подумала, что никогда не представляла себе дочь самостоятельной, неприступной и надменной дворянкой. «Ну, ничего, это она от усталости», - сказала себе Анна Ивановна, закрывая дверь.                                      (Продолжение следует)
2008



Эпоха Возрождения

 Пропорция и перспектива,
И всё – идеальна картина,
Рельефного торса массивы,
Прекрасна фигура мужчины.
Возможно ль, представиться Богом,
Глядя на икону со свечкой,
Отдаться пропорциям мира,
Сжигая всю душу навечно.
Рисуя Марию с Иисусом,
Мечтать о всесильном прощении.
А это – мулатка с индусом
В богатом весьма положении.
О, сколько опошленной веры
Сокрыто во храмах помпезных
И встав возле церкви, услышишь,
Небесный хор в дьявольском чресле.
И все в этот век – полубоги,
И сколько баллад не пиши,
Что сделаешь – век Возрождения –
Немого позора души.
 2007


 *    *    *

Как чудесно - лететь через небо
на быстрой ракете,
Увидеть сиянье звезды,
как прелестна улыбка Луны...
В тишине видеть дали Венеры и Марса
и светила - глаза изощренного Барса,
и как кольцами меряет Небо Сатурна...
Или лучше у нас, на земле, та алмазная урна,
Что разбилась в руках у дриады, что
                  в Царском Селе.
Как ты думаешь, есть там, мой друг
глубина океанов, морей: доселе
не слыхал я об этом, как летом
в малиновых кущах поёт соловей...
Разве так там поют ураганы?
Иль как снег неустанный так рано
серебрит нам до дома беспризрачный путь.
И я, несмотря на ракеты, готов утонуть
в нашем счастье земном, и скажу об одном:
Люди в небе - любите свой дом.
 2008


 *    *    *
    
Жди меня – те слова, на которых надежды
Причал медленно рушиться начал,
Сердце кольнул, в душе промелькнул
Истины миг утонул…
Жди меня – 10 минут, я уже тут –
Что мотыльком промелькнуло,
И через 10 лет ожидания,
Чёрное смерти дуло.
Жди меня – так глупцы говорят,
Те, кто не знает, что ждать,
Им не придётся уже никогда –
Тихо в подушку рыдать.
Тот, кто пропал, не придёт никогда.
Что бить в печали набат?
Надо понять, что сказав: «Жди меня»
Нужно вернуться назад.


*    *    *

            Е. Кузнецовой
«Время любить» - так скажут
            Болваны в Рекламе.
«Весна наступила» - орут аргумент,
Сверкая слащавостью розовых лент,
Не глядя на чёрную истины драму.
А что же вы, - краса и фаворитка Жизни.
Вам прожигать любовь даровано Судьбой.
В душонке чьей-нибудь, являетесь
        единственной Мечтой.
А сами и не знаете,
        верша кокетству тризну.
О, муза, что душой проникла в тело.
Не рви у сердца романтических подтем,
Уж лучше ты люби меня,
        иль отвернись презренно,
Чем убивать совсем.
«Время любить» - так скажут
        Болваны в Рекламе.
Сладкая, чудная ложь…
Поверишь – в спину нож…
Закрой же сердце от любви и драмы.

 
 Барокко

Пусть говорят - век красных каблуков
Давно прошёл; высоких париков
Не встретите вы ныне...
Но дух Барокко жив - от бремени оков  
Он Бахусом освобождён; в камине
Всё так же львиным заревом кипит огонь,
Всё так же роскошь, деньги в моде,
Всё то же - клавесина душу тронь,
Иль перстень в вычурном комоде...
Всё так же кавалер галантен с дамой,
Всё те же розы в золоте сердец,
Таков же свадебный венец,
И величавый контрданс - печалям всем конец!


Серость

...А серое небо в проблесках
Сиреневой смерти; палевой
Душа моя стала; Маревом
Взорвался осенний свет.
Трава, комендантски-серая,
Вода, от известки белая,
Я моросью среди бела дня
Оставлю казённый след.
Рука ещё пишет - вялая,
И тикает стрелка малая,
И глупо прошепчем старое -
Своё, столь надёжное; нет.


 К родному городу

Шуршит по-старушечьи улица,
И пыльной крапивы травой
Усыпаны склоны кручинные,
Что дремлют над Вяткой-рекой.
Старухи в платочках застиранных,
Гламурные девы - бегом
По Lenina-street иль по площади,
Преследуя моды фантом.
Соборы сверкают в сиреневых
Глубоких зрачках васильков,
А небо - лишь изредка синее
Играется волей ветров...
Здесь сказки запрятаны древние,
Здесь духи удмуртских богов,
Здесь храмы взрывали безбожники,
Здесь голод 30-х годов.
Сейчас я вдали, годы колкие
Разрежут духовную нить,
Но Вятку, старушку изящную,
Посмертной я буду любить.
 2009

*    *    *

 Всё закончилось не начавшись,
Безо всякой грозы на небе.
Всё закончилось синим вечером
Для вселенной; как крошки хлеба
Ты и я; всё случилось сладостно.
И земля не расколется надвое
Всё ушло, мы уходим радостно,
Беззаботно пинаясь гравием.
Всё закончилось не начавшись,
Может, к лучшему, что без слёз,
Но и я не сумел поставить
Запятую в безумстве грёз.


*    *    *

Утро в электропоезде
К остановке Царицыно
Тени сумбура-хвороста
На сереющих лицах; но
Осень в разгаре золота,
Словно scottish whisky;
Чёрной крылатки воротом
Закружив, присвистни!
Утро в электропоезде
По дороге к Царицыно
В тёплом тумане холодно,
Сверху щебечут птицы; но
Нам рифмовать больше нечего!
Стих так затаскан прозой!
Что ж я пишу в солнца отблесках
Под декаданс Чимарозы?

 *    *    *

 В чём тайна вселенной –       
Задайте вопрос.           
Иль в жизни нетленной       
Незримый колосс…       
Вам могут ответить        
Запевки скворца,           
Любимые руки           
И грязь у крыльца…       
Стихи на салфетке,        
Прекрасная блажь,      
И пыль на картине,       
Победный кураж,           
Мечты, идеалы,                        
 Дорога домой,
 Навес в полумраке,
 Рассветы весной,
 Билетная касса,
 Судьбы круговерть,
 Ромашки в стакане,
 А, может быть, смерть?
 Ответят, но кто…
  В изумрудном вине
 Купаются духи,
 Которые вне…   
           Ноябрь 2008