Илья Оленев

 Музыка и тексты (1997-2004)
(Музыкальный редактор Елена Зубарева)

Немая тоска

(из цикла «Привокзальные мечты»)

Потускневшая бродит душа,

Расплескавшись в несолнечном свете.

А за нею летит не спеша

Перелетный, простуженный ветер.

И ступая по мокрой траве,

Ей не знать то, что все это снится

Ей не знать, что кружит в синеве

Бесподобная серая птица.

Ей осталось бродить под дождем

Или прятаться от листопада.

Кто-то ей говорит: «Подождем.

Никуда торопиться не надо».

Это просто немая тоска

Превращается в тихую осень.

Только сердце зажато в тисках,

Потому что ее не выносит.

Это значит, оставшись один

Ты сидишь в полутемной квартире,

А повсюду сентябрь-господин

Утверждается в нынешнем мире.

Это значит, что в сердце огонь

Раздувает печаль ожиданий,

А слезинка упала в огонь

От запрятанных воспоминаний.

Это значит, что не убежишь

И не спрячешься от этой боли.

Ты спасаешься тем, что ты спишь,

Только большего делать не волен.

Это просто немая тоска

Превращается в тихую осень.

Только сердце зажато в тисках,

Потому что ее не выносит.

Разбитое окно

(Из цикла «Привокзальные мечты»)

И было так темно, и ветер ниоткуда

В разбитое окно вовсю светил фонарь.

Я знал: я не пойду. Тем более не буду

Обиды возвращать и снова жить как встарь.

И я пытался вновь как в этот тихий вечер

Все реже вспоминать расцветшую любовь.

А рядом был фонарь, как сотни тысяч свечек,

Шептавший мне: «Люби, в любви не многословь».

А я не говорил, я просто мало верил,

Что кто-то и меня, быть может, полюбил.

И через день всего мой поезд путь измерил,

И милый человек, наверное, простил.

Простила не меня. Осталась одинока.

А я уже привык – я вечно одинок.

Не надо говорить. Слова нам те сорока

На крыльях принесет, когда наступит срок.

Но в вечной тишине живу я как придется.

Пусть кое-как всю жизнь, но в вечной тишине

Я жду, что кто-нибудь мне грустно улыбнется

В продавленном окне, в разбитом том окне.

И было так темно и ветер ниоткуда

В разбитое окно во

Стихи и тексты песен

А он ее не то чтобы любил,

Но шла весна и таяли разъезды.

Душа, касаясь вытертых перил,

Отогревалась в сумраке подъезда.

Весь город просыпался, а над ним

В порыве нежной ветреной печали

Кружил устало белый Серафим.

И только тени тополя качались.

Она была не то чтоб влюблена.

И дело не в весне. Она любила,

Когда он приходил, купив вина,

Стоял в дверях и улыбался мило…

И скинув плач, ей руки целовал,

Смотрел в глаза, слова бросал на ветер.

И хуже было, если он молчал.

И лучше, если уходил к рассвету.

Да, он любил, конечно, он любил,

А, впрочем, и она, да в том ли дело?

Шуршал, вздыхал крутящийся винил

И музыка какая-то скрипела.

И долгий март тянулся день за днем,

И ангел плыл по небу серой тенью.

И утро было мыслями о нем

Наполнено.

И было воскресенье…

1998

* * *

Письмо в твой город, но конверт без марки.

Меж двух страниц огнем засохший клевер.

И ты все там же – над кирпичной аркой.

Лицом на двор и окнами на Север.

Конец зимы и радостные вести

Тебе не в радость. Так необходимо

Всю жизнь прожить в одном и том же месте.

Смотреть в глаза людей, идущих мимо…

Я сам когда-то этим снегом бредил

И взгляд искал улыбчивых прохожих.

Я слушал стоны колокольной меди

И на себя казался не похожим.

Как церковь наша, та, что куполами

Мерцает по ночам. С соседней крыши

Ее не видно. Только Бог за нами

Глядит все так же. Видно будет выше

Его чертог и царствие его…

Май 2000

* * *

С годами парус стал багровей,

Корабль ветшал, мельчал табак,

А в трюме вонь и запах крови

Напоминали мне кабак.

А, впрочем, все не так уж мрачно.

И я иду к тебе ни с чем.

Вопрос Ассоль неоднозначен –

Зачем?

Печален день к исходу марта,

А безысходность все длинней.

Любовь поставлена на карту.

Прийти в Москву за сколько дней

Мне нужно было, чтоб увидеть

И, чтоб успеть? Я не успел.

Я не учился ненавидеть.

Я пел.

2000

  
 Комната

-  1  -

Уже какую ночь я мучаюсь без сна,
Пытаюсь сочинять. Не то чтоб удается,
Но где-то за окном пиликает весна,
И девушка пройдет, и нежно улыбнется.

Я тоже улыбнусь. Ах, Боже, вот пустяк!
Но сердце задрожит и пустится вдогонку.
Куда уж там успеть. Я старый холостяк.
Мой угол слишком пуст – кровать, да две иконки…

-  2  -

Снова жаркий июнь, снова город в тоске –
Этот жест, приглашающий сесть рядом с нами.
Я не знаю, зачем на прибрежном песке
Мальчик строит свой город, и вечный цунами
Через вечность проносит кусок бытия.
Но зачем остается последнее слово?
Мне не вспомнить уже, только память моя
Возвращается в комнату снова и снова.

Только в комнате пыль и «вокруг тишина» -
Так когда-то сказал ныне ставший великим,
И в пыли на полу что-то из Шукшина,
И теснятся в углу потускневшие лики.
Ты стоишь у окна, ты всю ночь там стоял,
Там вся жизнь впереди, но, увы, мимо, мимо…
Там и тамбур, и светом залитый вокзал,
И июньские теплые белые зимы.

Но к чему же зима? Это тополь расцвел.
И снежинки в ладонь опускаясь, не тают.
Иисус со стены обращается, мол,
Я и сам до конца здесь не все понимаю.
Ты не волен уйти просто так, в никуда,
Я не волен остаться. Мечталось о сыне…
Но останется после навек, навсегда
Слово «был», и пребудет отныне.



*     *     *

Я заполночь войду в твое жилище.
Я здесь один. И только потому
Сквозняк-ветряк по полкам рыщет.
И благостно, и радостно ему.

За одиночество, покой и творчество,
За ту любовь, что здесь наказана.
За сумму лет, а, впрочем, зодчество
Той самой жизни.
    Хватит.
        Сказано.

А в мире не февраль, а, так, погода.
Все как у нас. Встречаемся. Звоним.
Все дальше отдаляясь год от года.
Мне – Питер, а тебе – Ершалаим.

За одиночеством, собой и творчеством.
О, Боже мой, как мы наказаны.
За суммой лет не вспомнишь отчества
Той самой жизни…
2004