Наша пинакотека

"Сад расходящихся тропок" рис. Клековкина Артема

Литературный дебют

Карин Жюстен

Карин Жюстен учится в 3-а классе. Любит читать книги. Увлекается танцами. Стихи стала писать еще до школы. На классных праздниках ее стихи с удовольствием слушают одноклассники.

Утро

Сегодня день такой прекрасный!

Играет солнце в небе ясном!

Под ярким солнцем море бьет

И спать деревне не дает.

Сначала стихнет, смолкнет море,

Потом поднимется горой.

А вольный ветер на просторе

Гуляет, свищет как герой.

И снова волны вздует море,

Осыпав берег золотой.

И тихий ветер сдует вскоре

Все листья с дерева долой!

В ночное время

В ночное время холодает,

Поникли ели у ворот.

Закат за домом догорает,

И вьюга-матушка метет.

Зима

Зима, как белая невеста,

Закрыла снегом все вокруг.

И нет земли живого места,

Лишь только снежный белый круг.

Зима пришла! Зима настала!

И все, как будто расцвело.

И ночь от снега заблистала.

Вот ночью нам теперь светло!

Как белый ангел это время

Взмахнув крылом, окутав все

В платок из снега, и на время

Запорошила все-все-все!

К литературному Олимпу

Александр Лутошкин, 11-г класс

Легенда о добре

Мы ищем далекие страны земли,

Мы странствуем в синем просторе,

Сто лет уж прошло, как ушли корабли

В далекое синее море.

Бежим мы от горя, бежим мы от зла,

Скрываемся в синем тумане,

Сто футов под килем, летят паруса,

Мы ищем добра в океане.

Руно золотое нашли мы давно,

И остров сокровищ закрыли.

За тысячу лет не нашли мы добро.

Да где ж его черти зарыли.

Но вот он тот остров, который все ждут,

Который все ищут по свету.

Но вот он, как облако, тает в дыму,

Уходит к далеким рассветам.

И в души людей пробирается страх.

И вера людей умирает,

А ветер гуляет в тугих парусах,

А птица добра улетает.

Добро было с нами все время, пока

Мы верили в остров прекрасный,

Теперь же осталась лишь злоба одна,

А вечное пламя погасло.

Искали мы дальние страны земли,

Бродили по синим просторам,

Легенда о том, как ушли корабли

Забыта в лазоревом море.

* * *

Мы все живем не на земле, а в подземелье.

Мы прячем наши мысли в рукава.

И оттого мы пьем хмельное зелье,

Чтоб не болела наша голова,

От мыслей тех, которые мы спрятали от всех.

Мы, сидя дома, с нетерпеньем ждем заката.

Мы, глядя вдаль, не видим красоту.

Нам кажется, что мир погиб когда-то,

А мы остались и глотаем ртуть,

Которая течет и смерть с собой несет.

Но мир живет, и мы с тем живы.

Нам Бог велел нести добро,

Туда, где людям не хватает силы,

Туда, где миром правит зло.

А мы сидим по норам темным.

Нам все равно, кто победит,

Добро иль зло, да где ж нам сонным

Помочь добру – пускай в пыли лежит

Оно. Ведь нам-то глупым все равно.

Так может встанем мы с дивана,

Расправим крылья, полетим,

Спасем любовь от пьяного стакана,

И мы увидим, как прекрасна жизнь.

Живи, малыш

1. Мы бежим, не зная пути,

Нам не страшен черт.

Мы любовь найти хотим,

Вот уже который год.

Мы хотим быть, а не казаться

Ведь так прекрасно, быть,

А еще хотим смеяться

И красиво жить.

2. Мы спешим туда, где ветер,

Чертит имена.

Туда, где нет ужасной смерти,

Туда, где кончилась война.

Мы хотим жить в мире и согласье,

Любить и не любить.

А еще хотим смеяться

И красиво жить.

3. Но судьба нам выпала такая,

Вечно жить в войне,

Хоть и жить, друг друга напрягая,

Не в кайф тебе и мне.

Нас так достало друг с другом драться,

Друг другу морду бить.

Ведь мы хотим всегда смеяться

И красиво жить.

4. А говорили мне всегда:

«Красиво жить не запретишь,

За горем вслед придет беда,

Терпи, малыш».

Читал я в книгах, видел …:

«Смерти смерть, а жизни жизнь,

Не будет мира без войны

Терпи, малыш».

Мы рубим головы с плеча,

Кричим друг другу: «Не спеши!»

«По водам горного ручья

Беги, малыш».

Самоубийца

Он сидел у окна

И смотрел в никуда.

Его мысли витали вдали.

Он сидел у окна

И смотрел в никуда.

Звезды разум его разожгли.

Он сидел у окна

И смотрел в никуда.

Просто некуда было смотреть.

Он сидел у окна

И смотрел в никуда.

И хотелось ему улететь.

Вот он стал пред окном,

Как пред вечным огнем,

И, подумав, поднял шпингалет.

Вот он встал на окно,

Жаль безмолвно оно,

И внизу никого уже нет.

Он стоит на окне,

Что в кирпичной стене

Смотрит вдаль, в темноту пустоты.

Он стоял на окне,

Как на смертном одре,

Он ловил лоскутки тишины.

Он сидел у окна,

Это было вчера.

Он с восторгом на звезды глядел.

Он стоял на окне.

Он как будто летел.

Его тело нашли на земле.

Осенняя песня

Ночь опустилась на крыши домов.

Звезды сияют в небе чугунном.

Слышен лишь крик обалдевших котов.

Осень гуляет по крышам безлюдным.

Осень засыпала листьями грёзы,

Простила измену, спасла от жары.

Падают с неба осенние слезы,

Дождь пеленой спящий город укрыл.

Ночь с осенью любят поэтов и песни,

Ночь с осенью могут поэтам помочь,

Они не подвластны ни деньгам, ни лести,

Да здравствует осень! Да здравствует ночь!

К литературному Олимпу

Светлана Бакина, 11-г класс

Тара

- Не-ет! – истошный детский крик прорезал тишину ночи. – О Господи, нет! – он перешел в шепот, почти неслышный, как стон. Мальчишка лежал на спине, его все еще трясло. Широко раскрытые темные глаза невидящим взором впились в потолок, читая на нем невидимые буквы. Сегодня даже игра теней напоминала ему это ужасное слово. Тара! Непонятное, но от этого еще более зловещее. Итак, Дом познакомился с ним.

Когда мальчишка впервые увидел Дом, он еще не подозревал, что отныне этот сон станет самым кошмарным для него. К Дому вела тропинка через мертвый лес. Деревья в нем словно опалило огнем. А может, они почернели от страха, - вдруг пришло ему в голову. Как бы то ни было, но после этого молчаливо глядящего леса, он жутко обрадовался, увидев Его. Дом был большой и очень старый, доски уже потемнели, на них сохранились только редкие пятна краски, в окнах не было стекол. Пустыми глазницами дом взирал на бегущего к нему ребенка. Ступеньки крыльца, словно зубы, обнажились в улыбке. А ему казалось, что дом тоже рад видеть его. Хотя, он и был рад. Он был нужен Дому, но это он понял уже потом, а в тот раз он просто взобрался на крыльцо и вошел внутрь. Там было пусто, только посредине зачем-то возвышался колодец на островке песка (или это были опилки?). Деревянные половицы громко скрипели под ногами, когда он пошел туда. Странно, но каждый шаг давался все труднее, как будто приказ мозга блокировал двигательные мышцы. Но он не отдавал этого приказа, напротив какой-то голос звал его, манил заглянуть вглубь. Еще шаг и еще, ноги отказывались повиноваться. А Дом смотрел на него и звал, звал…

Он едва не споткнулся, не заметив, что шнурки на одной из его новеньких фирменных кроссовок развязались. Он присел и сосредоточенно попытался воспроизвести тот правильнейший бант, который так легко завязывала его бабушка. Подняв голову, он внезапно заметил синий туман, почти прозрачный, который поднимался из колодца. Внезапно стало холодно. Он вздрогнул, но продолжал идти. Его глаза не отрывались от колодца, в них появлялся синий туман. Голова стала какой-то на удивление легкой, пустой… Как вдруг… - Беги! – раздался детский крик откуда-то из тумана. Еще ничего толком не понимая, мальчишка побежал. Какой-то животный вой, переходящий в рык, раздался сзади. Все его мысли сосредоточились на скорости. Внезапно половицы, по которым он недавно шел вполне спокойно, начали трескаться и ломаться с ужасным звуком, где-то сбоку упала балка, вторая. Казалось, дом сейчас рассыплется, как труха, и погребет его. Расстояние до двери превратилось в путь, длиной в вечность, а Оно приближалось. Что это, ему было не ясно, но Оно хотело принести ему вред, и он бежал изо всех сил.

Наконец-то крыльцо! Он был настолько поглощен страхом, что заметил порожек, только когда споткнулся об него. Что Оно сделает со мной? Убьет сразу или утащит к себе в синий туман? А после резкая боль – он стукнулся головой о ступени – и непривычно близкое, белое небо над головой…

Минуты три потребовалось ему, чтобы понять, что он у себя дома. Голова раскалывалась, но не от удара, а от ужаса, бившегося в ней. Он уже тогда подумал, что Дом просто так не согласится впустить его.

- Милый, что с тобой? Да у тебя температура, - бабушка встревожено приложилась губами к его лбу. Потом поставила градусник, принесла чаю, заботливо подоткнула одеяло. – Спи, мой олененочек.

- Весь день он метался по кровати, повторяя в забытьи: «Дом», «лес», «туман». А через два дня, забыв обо всем, бегал по двору.

Но Дом не забыл его. Вновь и вновь кто-то садил мальчика на поезд из одного вагона, и он ехал мимо красного кирпичного магазинчика, пустынных полей к мертвому лесу. Иногда там были люди – знакомые и незнакомые. Они то разговаривали с ним, то вообще не замечали, будто он был невидимым. Он уже не знал, кем он будет сегодня, в следующий раз… Дом не оставил надежды заполучить его; синий туман не раз нашептывал свои тихие сказки, но теперь он даже не подходил к крыльцу.

Тогда Дом сменил тактику. Теперь вместо грязного вагончика, мальчишка сразу оказывался внутри. Дом делал вид, что никого не замечает, но он то чувствовал дрожь чего-то там, под старыми половицами. Здесь все осталось, как прежде: ни одной новой трещинки на темном дереве, все балки на месте, вот уже более века стоят неподвижно. Постепенно мальчик стал привыкать, он уже не вздрагивал, когда слышал движение в подполье. И в ночь, когда он почувствовал себя совершенно спокойно, Дом показал ему первую сказку. Откуда он узнал, что мальчишку зовут Дэнни? Он появился как будто из воздуха. Запыхавшийся малыш в дверном проеме. Дом молчал, и мальчик, затаив дыхание, смотрел на то, как Дэнни подошел к колодцу (сейчас ему крикнут! ну сейчас!). Однако дом молчал. Дэнни ступил на песок, подошел к деревянной стенке колодца, схватился за нее. Мальчик не заметил даже, когда рост Дэнни заметно поубавился. Что такое? Ноги Дэнни завязли в песке, проваливаясь все глубже и глубже… Но это был уже не песок, а синий туман. Он поглощал Дэнни медленно, как в замедленном фильме. Но вот он и сам заметил это, из самого сердца раздался крик, эхом отозвавшийся от стен дома. Мальчишку трясло, из его глаз катились слезы, ведь он едва сам избежал подобной участи. Если бы не тот голос… Стоп! Он вдруг вспомнил все: тот голос принадлежал Дэнни. Он с ужасом взглянул на колодец – на песке осталась только воронка. Дэнни поглотил туман. Мальчик почувствовал, что его сердце сейчас разорвется от страха. Дом выглядел довольным.

В другой раз жертвой оказалась девушка. Дом настолько запугал ее, что она накинула веревку на шею. И только мальчик видел, что это был синий туман…

Еще одного ударило упавшей балкой. Он с полчаса стонал и хрипел, прежде чем не замолчал навеки.

Вот к этому мальчишка никак не мог привыкнуть. Каждый раз он готов был биться и плакать, каждый раз Дом пил его страх, а вместе с тем его жизненную силу. Лицо мальчика теперь постоянно было бледным, движения осторожными. Знакомые дивились, врачи качали головами, а мальчишка угасал. Теперь бабушка не отходила от него ни на минуту. Но что значила эта забота, если ночью он был совсем один там, в Таре.

Сегодня ночью Дом выглядел непривычно тихо, молчал и мертвый лес. Мальчик сидел на деревянном подоконнике, гадая, какой ужас Оно покажет ему сегодня. Он все еще избегал смотреть в темный угол, откуда в прошлый раз неслись хриплые проклятья, все медленнее билась чья-то белая рука. Со своего места мальчишка смотрел на колодец, сегодня туман не показывался, да и в подполье было спокойно. Слишком спокойно. Мальчик уже знал, что проснуться ему не удастся, пока Дом не насытится, поэтому он просто ждал.

Он уже почти задремал, как за его спиной раздался протяжный женский крик. – Дэнни, Дэ-энни! Сынок! – женщина с ужасно белым лицом брела по лужайке, на одной ноте выводя одно и то же имя. На ее руках красовались какие-то странные браслеты. Присмотревшись, мальчуган заметил капельки крови, стекавшие из красных полос. Кровь! Она вскрыла себе вены! Теперь женщина без крови пришла за своим сыном. Ее голос эхом отдавался от стен Дома, превращаясь в бесконечность. От колодца вновь потянуло холодом. Мальчик, как загипнотизированный, уставился на женщину. Она уже подошла к самому крыльцу, поднялась по ступенькам. - Дэ-энни! Вернись, я пришла за тобой! – Она направлялась прямо к колодцу. У мальчика перехватило дыханье, он уже знал, что будет сейчас. Превозмогая ужас, он хотел крикнуть, однако вышел лишь хриплый стон: «Стой!»

Женщина обернулась, застывшие глаза теперь смотрели прямо на него. – Дэнни? – Мальчик задрожал еще сильнее, и смог только покачать головой. Это была не его мама, он вообще не знал эту женщину с кровавыми браслетами на запястьях. – Дэнни нет. Дом забрал его, синий туман… - он больше не мог говорить, горло оказалось сухим, как песок в пустыне.

Синий жгутик потянулся по полу, впитывая в себя капли крови, которые остались на половицах. Пол уже не просто дрожал, он ходил ходуном, стены шатались. – Дэ-эн… - еле слышный голос женщины оборвался, синий жгутик приближался к ноге мальчика. Дом был голоден, ему явно было недостаточно эмоций уже мертвой женщины. Он хотел его. Жгутик мягко, неощутимо обвивал ногу мальчишки. Жуткий холод пронзил его.

- Не-ет! О Господи, нет! – крик, который казалось чудом не разорвал легкие, вернул его в реальный мир. Нога была на месте, но жуткая слабость охватила его, он не мог шевельнуть ни стопою, ни бедром. В отчаянии он глядел на потолок, где корявыми линиями теней на него глядело слово «Тара». Дом хотел его, Оно хотело. Осталось совсем чуть-чуть, и он присоединится к Дэнни, его маме, девушке и другим лицам, которые показывал ему синий туман. Тара уже почти победила, и он лежит беспомощный, как цыпленок, и не может даже унять дрожь, которая сотрясала хрупкое тело. Как сказала та женщина? Дом выпьет и его жизнь тоже, вместе с его страхом, всепоглощающим ужасом.

- О боже, олененок, что с тобой? – от одного взгляда на измученное детское личико сердце бабушки дрогнуло. – Что за болезнь пристала к тебе? Ты должен бороться, милый. Слышишь? Сдаваться нельзя.

- Бороться, – слово эхом отозвалось в голове. – Да, надо бороться. Тара не может причинить зла, - кто-то говорил это. Ей нужен только страх, только мой ужас. Я вернусь туда, я не буду больше бояться тебя. Ты всего лишь дом, старый деревянный дом.

Деревянные половицы громко скрипели, когда он пошел к колодцу. Кулаки были сжаты и засунуты в карман. Я не боюсь, не боюсь, - повторял он сквозь зубы. – Это дурной сон, глупый страшный сон. До колодца осталось не более трех шагов, когда он остановился. Беги, беги! – кричал его внутренний голос, но он только сильнее сжал кулаки. От чьего-то резкого движения внизу, пол прошелся волной. Жалобно застонали балки и перекрытия, сзади что-то упало. А он все стоял. Оно приближалось, уже совсем рядом. Мальчишка еле пересилил желание спрятаться, убежать от этого кошмарного Дома, оттого, что сейчас так рвалось из подполья. Пот ручейками катился по щекам, смешиваясь со слезинками, но он стоял. Туман перед ним стал сгущаться, как в прошлый раз. Неужели он отпустит Дэнни? Но появилась женщина, неясные очертания, она становилась почти реальной, но в то же время оставалась туманом. Откуда-то возник голос, казалось, он шел со всех сторон, изменяя тембр, интонацию, громкость, он оглушал, опустошал. – Что же ты не бежишь? Или ты не знаешь, кто я?

Ему казалось, что сердце сейчас вырвется из груди и разорвется от страха. Но он боролся за свою жизнь. Это сон, твердил он, как заклинание. Мне нечего бояться. Но он боялся, не понимая сам, что же вызвало такой ужас. – Почему я должен бежать? Ты ничего не можешь сделать мне? – неужели это его голос. Дом вздрогнул, мертвый лес, впервые, застонал от ветра. Даже синий туман потерял плотность. Но женщина (это и было то самое Оно) осталась. Она отвернулась и пошла, и за ней, как шлейф, потянулся страх мальчика. С каждым ее шагом он чувствовал растущую силу. Наслаждаясь этим ощущением, он не заметил, как она растворилась вместе с синим туманом. Теперь он удивленно оглядывался по сторонам: чего же здесь можно было бояться? Все такое обыкновенное. Его шаги были твердыми шагами взрослого человека, когда он не спеша направился к выходу. А доски, теплые и крепкие, легко пружинили под его ногами.

Есть

“А любовь-то есть

оказывается! “

“Чиж и Ко“

- О господи, ведь он даже не нужен тебе! Зачем ты увела его, зачем? Вокруг тебя всегда толпа парней – выбирай любого. А я… Я люблю его, понимаешь? Люблю!

Ну вот, теперь она разревелась, а я почувствовала, что мое ледяное терпение и стремление быть хотя бы вежливей с этой дурочкой сменяются злостью. Люблю, как же! Единственное, что я твердо усвоила в этой безумной жизни, что чувства управляют только слабыми людьми, я уж не говорю про любовь. Просто Ромка красив, к тому же популярен, вот и вцепилась в него. А мне что прикажете делать, ведь не я начала бегать за ним.

Однако связываться с Жанной не хотелось, да и не было веского повода для ссоры. Я еще раз взглянула на размытую тушь у нее под глазами.

- Ладно, ты можешь забирать своего Ромео. Только знаешь что, подружка, не глупи. Любви на свете не бывает. И следи получше за этим востроглазым!

Прощальный взмах руки, щелчок закрывшейся двери. Как же я устала! Ох уж эти пацаны, липнут, как мухи. Много ли им надо? Стройная фигурка, пушистые волосы или наивный взгляд из-под ресниц, от которого процентов 70 превращались в статуи с горящими глазами. И Ромка был в их числе, обычный такой пацан. Это только девушка его считает, что рядом с ней бог земной, и разыгрывает какую-то любовь. А где она, эта любовь? Когда я спросила его про Жанну, он лишь отмахнулся в ответ, отметая этим жестом нашу с ней дружбу еще со школы. О, скольких же подруг я уже потеряла вот так – одним взмахом мужской руки.

Я заметила, что сижу на полу возле двери, только когда из кухни выглянула мама. По ее лицу я поняла, что мои неприятности на сегодня еще не завершены.

- Ну, что ты скажешь на этот раз? Не виноватая я, не так ли? Господи, дочка, ну когда же это кончится? Что мне делать с тобой? Ну, вспомни: когда ты последний раз учила уроки, читала? А ну, быстро за книгой и в комнату!

Я молча выслушала эту тираду, состоящую из вопросов и восклицаний, по опыту зная, что спорить бесполезно, и поплелась к себе. Книги, уроки, школа – надоело! Я в нерешительности остановилась перед книжной полкой: что же выбрать? Скучно, скучно, скучно. А это что? «Ромео и Джульетта». Какие-то смутные ассоциации: средневековые замки, приключения, авантюры… Может это стоит моего внимания?

Сразу после обложки в книге красовалась картинка, на которой, обнявшись, стояла молодая пара. Ну, как же без этого? Ведь это – любовь… Я уже собиралась перевернуть страницу, когда лицо юноши задержало мой взгляд. Что-то притягивающее, чарующее было в нем, словно художница вложила туда всю свою мечту о прекрасном принце. Это было лицо рыцаря, в котором мужество и благородство сочетались с беззаботностью юности. Вот это мальчик!

Я все же перевернула страницу и погрузилась в дебри истории. Как ни странно, книга меня увлекла. Подгоняемая любопытством (а может желанием поскорее добраться до следующей иллюстрации), я без привычной усмешки «глотала» целые страницы. А еще через час книга, веером пролетев по комнате, опустилась где-то за шкафом. Вот черт! Мой герой погиб, заколол себя из-за девчонки. Несчастная любовь, а, может, просто глупость. Обида, злость – все смешалось, и, решив про себя, что никто не заставит меня больше читать глупые книги, я выключила свет. Чтоб им пусто было, помешались они все, что ли на этой любви?

Внезапный удар грома разбудил меня. Свежий ветер врывался в комнату, заставляя развиваться, словно призраки, белые занавески. Я протерла глаза, пытаясь прогнать сон, но нет. За шторами проступал чей-то силуэт, и, мгновенье спустя, в комнату шагнула девушка. Ее бледное лицо и длинное белое платье усиливали сходство с призраком. Да и кто же еще мог оказаться ночью на балконе 12-го этажа? Однако страха не было, даже когда она начала приближаться к моей кровати; я просто встала. Девушка остановилась в двух шагах, ее ресницы трепетали, то и дело прикрывая огромные темные глаза!

- О, как я устала, - почти простонала незнакомка и без сил опустилась на постель. Ровное дыхание и упавшая безвольно рука подтвердили через минуту, что она уснула. Я снова внимательно вгляделась в лицо спящей: что-то знакомое было в нем, словно я где-то уже видела ее. Но где? А в подсознании уже звездочкой мерцала догадка, и, когда появился следующий гость, я уже точно знала, что за сказка мне снится.

Невысокий, полненький человечек в одежде священника вошел в комнату, тяжело отдуваясь, по его круглому лицу катились капельки пота. Было видно, что он спешил. Но почему ко мне? Что же все-таки творится? Человечек повертел головой, заметил спящую девушку и направился к ней. Услужливая память моментально высветила ужасную сцену: чаша с ядом и меч в груди, два тела, еще недавно бывших такими живыми, молодыми, беспечными влюбленными.

- Стой! – скомандовала я, преграждая ему путь. – Не буди ее!

Мои глаза впились в его лицо пронзительным, «ударным» взглядом… И он не выдержал – отступил назад, забормотав что-то о долге, известии…

- Уходи! - вновь скомандовала я. – Я сама скажу ей то, что нужно, - и взмахнула рукой. Он бесшумно растворился в темноте ночи, а я села ждать следующего гостя, чье лицо уже привлекло мое внимание.

А вот и он, словно сошедший с картинки, только прекраснее во много раз. Пока он подходил ближе, мой взгляд уже обежал широкие плечи, сильные руки, темные волосы, немного детский изгиб губ. Потом же, взглянув в его глаза, я почувствовала вдруг, что тону и растворяюсь в них. От неожиданности я замерла, а вокруг плыла и качалась комната. Надежда и безысходность переплелись в его глазах, а еще там была любовь, бездонная, не имеющая границ, не знающая запретов. Словно две звезды горели эти глаза, обещая небывалое счастье той, кого назовет он единственной, любимой, своей.

И под этими лучами вдруг начало расцветать мое сердце, наполняясь томительной и сладкой болью. Я уже чувствовала, нет – знала, что готова отдать все, лишь бы звезды в его глазах согревали только меня, чтобы голос его мог шептать и повторять мое имя, чтобы его губы… Тут он улыбнулся мне.

Но сначала он оглянулся. При виде спящей девушки его лицо чуть побледнело, напряглось, но вот она шевельнулась во сне… Его вздох ветром промчался по комнате, всколыхнув во мне нежность, о существовании которой я даже не подозревала. Только потом он обернулся, его глаза сияли ярче прежнего, грусть в них уступила место пожару счастья, его улыбка заставила мое сердце взлететь куда-то в небо.

- Спасибо, - тихо, чтобы не разбудить спящую произнес он. Откуда-то из-за спины в его руке появился прекрасный белый цветок. Колокольчик.

- Это тебе! – Его рука с цветком потянулась к моим волосам, а губы осторожно прикоснулись к моей щеке. Я сжала пальцы от непреодолимого желания коснуться его; на моих губах трепетали слова любви, готовые сорваться к его ногам, но он уже отвернулся, легкими шагами пересек комнату и опустился на колени перед спящей девушкой.

- Джульетта, о, любимая, как я ждал этой встречи! Всю дорогу меня томило какое-то мрачное предчувствие, но теперь это уже неважно. Ты вновь со мной! – он склонился к ее лицу.

Невидимая боль разрядом прошлась по нервам. Я отвернулась, чтобы не видеть этого. Вот сейчас он поцелует ее, и…

Удар грома потряс город. Тихо. Тихо и темно. Мысли медленно кружили, хотя рассудок уже обретал привычную ясность. Я дома, в своей кровати. Но где же тогда?… Ах, ну, конечно, это был лишь сон, яркий сон. Вот что значит читать перед сном! Я хотела улыбнуться, но губы, не подчиняясь, сложились в горькую усмешку. Только сон… Перед моим мысленным взором все еще стояли эти прекрасные глаза, полные любви к другой, щека хранила тепло его губ, а где-то внутри сердце билось нервно, как раненая птица, и стонало, словно натянутая струна. Слез не было, только пустота, черная как ночь, и какая-то отчаянная решимость.

Где же ты, мой Ромео? Я буду искать и обязательно найду, слышишь?! Любовь есть, теперь я знаю это; и я буду бороться за свое право на счастье!

Рука машинально взметнулась, чтобы поправить волосы. Внезапно пальцы наткнулись на что-то мягкое. Что это? На моей ладони медленно умирал колокольчик…

* * *

О чем задумался ты, старый сад,

Роняя золото свое в траву?

О том, что я его, как год назад,

Уже единственным не назову? –

О чем задумалась и ты, луна,

Бросая на людей взгляд золотой?

О том, что я сейчас, как ты, одна

И будем вместе мы грустить с тобой? –

О чем грустишь сегодня ты, земля,

Та, по которой я сейчас иду?

О том, что ноша тяжела моя

И, может быть, я скоро упаду? –

Но тишина была ответом мне:

Цветам и дела нет, и нет – луне

И старый сад листвой мне не кивнет,

Там только ветер стонет и поет.

Я думала: вокруг меня друзья

И что любовь никак убить нельзя,

Но вот иду куда-то в ночь одна,

А в сердце лишь печаль и … тишина.

* * *

Ты знаешь: как пишу я строки эти?

Как за словами вдаль перо спешит?

Стихи, они рождаются, как дети,

Но первый крик их – это крик души.

Там боль, а здесь мечты и счастье

Я выразить хотела. Я смогла?

Листок открой и ты услышишь:

здравствуй! –

Так - со стихами - я к тебе пришла

Ты слышишь все, пусть ты не

слышишь голос,

Но и без голоса поймешь меня:

Здесь клякса, там строка, там волос –

Рука дрожала, как писала я.

Прости, мой стих порою так не звонок,

И рифма кое-где пусть подвела,

Но эти строки – это мой ребенок,

Я для тебя сегодня жизнь ему дала.

К литературному Олимпу

Алексей Кошкин, выпускник 1998 года

Поворот

(Дневник мыслей)

Увертюра «Гаудеамуса»

Все тонет в фарисействе

Б.Пастернак

Я сбросил в море пятьсот первый булыжник,

Дно умощая к дороге в бездну…

Был у меня помощник-приятель, книжник;

Тесал он камни по форме и весу.

Книжник этот был скверный зазнайка:

Все возможное делал он, чтоб люди топились.

В его бытии была полка циркуляров и нагайка;

Последняя более для декора на полке пылилась.

О, мой старый приятель, Учитель народа,

И подвижник, кого и чего неизвестно.

За какую-то тысячу лет превратить Моисея в лозохода

Стало б самому лютому ангелу лестно!

Взять, поставить тебя надо мною:

Кто великое сие промыслил?

При мерном течении поры за порою

Это, сам я, - глупец, ведь тебя возвысил.

Ты стоишь и молчишь, саддукей железный,

Взвесив тысяча шестой булыжник по формуляру.

Мне б, учитель, твою прилежность

Времени б не хватило моему тротуару!

Изредка покошусь на весы твои взглядом:

Там, на жидкокристкаллическом индикаторе

буквы мелькают,

Нос мне щипет от слов тех смрада.

Там, где гомойотермность всех от смерти спасает

В мире там, где бесценна хламидомонада.

В том, где вольвокс в колонии нас предвещает:

Здесь найду им я мысли усладу?

Ну, а что, если света здесь не бывает?

Вот – подал ты мне тысячастопятый булыжник,

Сам, на дно, тревожась, о функции «память»,

И вдруг почему-то вспомнил себе я – мотыжник,

В те времена, когда ходил я славить.

Вот, снарядившись в путь за копейкой,

При этом ценность ее не осознавая,

Прилепился своею спиною клейкой

К тебе, истуканному книжнику, воззывая.

Ты, видно, чем-то прельстил меня,

может терпеньем,

Может тем, что тебе уже ничего не надо,

И с тех пор мы пытаемся сварить

каменное варенье

На тот случай, если нашему миру станет

угрожать осада.

Что-то подсказывало мне, что время проходит,

А что, если не уловлю я копейки?

Сразу в чане песка варенье забродит,

Вот ведь: газом и пылью покурочит стенку

Это, между прочим, всегда так происходит.

14.07.98

01: = ночь

Magistra vitae *

Живя по воле случая и дня,

Все время уставал я отчего-то:

То от тепла и дыма, от огня,

То холод к жизни отбивал охоту.

Иначе жизни я себе не представлял,

Не видел тени мысли вне урока, -

Я силы понапрасну распалял,

Гния служакой желчного протока.

Мне сон один по сорок восемь раз

Являлся в закостнелом одноличьи:

Меня он вымотал, как сорок семь проказ;

И вот вконец сгноил мое обличье.

Но жить без мысли долго я не стал,

Я напоил себя другою блажью:

Свой мозг я злым страданьем напитал, -

Чернильной ручкою ваял я Эрмитажи.

16.07.98

* Учительница жизни (Ред.) об истории (лат.)

Поверхность

Вредное зеркало полуслепое,

Искаженное чьими-то кривыми руками…

Как королева, глядя на язык свой в заливное, -

Со смеху валятся люди, расстаются с портками.

Искаженное, надменное, наигранное счастье,

Как порция калийцеен от Бомарше Огюстэна:

Дескать, над собой смеющихся, уйдут напасти;

Периода Сальери и Моцарта изрек Авиценна!

Пригласить бы тех, зрящих себя выпукло,

На пьяное возлежание к центуриону,

И стали бы сразу от зла вы пухлы,

Тщеславия вашего дрянь не приснится

Наполеону!

Вы, все, тешащие поверхность свою усладой,

Иль утробу свою спиртом древесным, -

Очень сложно восстать от похмельной награды.

Позаботься о смысле, мир мещанский и

мелкопоместный.

Опомнись, возлежащий, хулящий отражение,

Не искажай лица отца твоего и матери,

Возрыдай о греховности твоей, силам высшим

во утешение,

Стол трапезы твоей очисти постом –

белой скатертью.

16.07.98

23:=

Пьяный сказочник

Земные потолки из первоцветья

В январь привносят золота тепло.

Как будто вместо буквы междометье,

А может быть и это хорошо?

Из междометий слово не составишь,

Хотя бы потолок беленым был,

И пусть в состав зеленый яд добавишь:

Все ж серый волк тебя прелестней выл!

И ты с волками вой на полнолунье

(Не в плане недозволенности, зла), -

Пусть будет мысль трещеткой-топотуньей:

Чтоб горе просто жизнью назвала!

Ты разбавлял труху сусманным скипидаром,

Ты сам – червяк, за серость кирпича

Ты мысль продал, и, правильно, что даром:

Как куль навоза скинул ты с плеча!

От записей спиртово-перегретых

На треках след от гелия ядра,

Виднеется гора Путей всепетых

От центра лицемерия добра.

От «Социума» выйдя на «тропинку»

Все ж дальше «колобка» ты не ушел!

Лисой поеден был ты на поминках

По тем из стаи, кто за лес зашел.

Где «бабушка и дедушка» – трухлявость,

Где «волк, медведь и заяц» – Серый Дом.

Прошла ли эта глупенькая шалость,

Укушенному зверем – подлецом!

Ты с мрежью* поднялся до берега-погоста

И, к радости, не обнаружил ты улов:

Как побратавшись с трезвости форпостом,

В уничижении своих восьми голов!

Купаясь в восклицаниях и буквах,

Ты отошел от лепетанья междометий,

В словах одетый, будто осень в клюквах, -

Несешь ты мысль, которой три тысячелетья.

* мрежь – сеть (слав.)

Утверждение

Я – обрывок контекста

Прошлой тысячи лет;

Не нашел свое место,

Не создал свой завет.

Я направленно в пропасть

Устремлю свой полет,

И отломится лопасть,

Из глубин воззовет.

Подпоясан я нитью,

Что сплели из песка,

Обзавелся я прытью

Безо льда и катка.

Я – не буква из текста

Про веселье и взлет, -

Мой герой – он из теста:

Света он не несет!

Мне прибавится пыла

От огня из печи;

Где добро, чтоб закрыло

Пепел мой от бахчи?

Где мой принцип надежды

И доктрина любви? –

Вер догматик – невежда,

В куль свой душ налови!

Зло и грязь в моей жизни,

Мрак и вой в темноте:

В поросячьей отчизне

Кровь кипит на плите.

Эпикур мне учитель,

Но не в нем мне светло:

Он - мой тайный мучитель,

Как в зубах помело!

От его злых напутствий

Поношение видится мне:

Поросята пасутся

Со мной в грязи наравне!

Лёд вино заморозил

Грязь в душе навека:

Скрип бесовских полозьев

Искрой мечет строка.

Кто я? Зло или бездна?

Иль ошибка в пути? –

Искупить зло болезнью!

Путь свой скорбный пройти!

21:05 20-24. 09.98

Нить

В кротком шелесте добра,

В умном лепете душевном –

Там живи, душа моя,

Позабудь свой гроб плачевный.

Я пишу свои слова

В темноте и мраке черном:

Зло, как сорная трава, -

Похищают душу воры.

Хоть за тысячи минут

Иль за тысячи столетий,

Пред глазами пробегут

Вихри злобные и ветры.

К нам нашествие из тьмы

Полчищ бедствия, из мрака,

Как свобода из тюрьмы,

Чистота из мглы барака, –

Так добра и зла война

И борьба с оплотом горя, -

Здесь живет и Русь – страна, -

Без борьбы не встретив зори.

Ты растишь меня земля –

Корень, Родина, свобода…

Для растения – поля,

Боль, любовь и скорбь народа.

23:49 12.12.98

Прощание

Оставь меня рыдать во тьме холодной…

Пусть ум погибнет мой – мне все-равно!

Ведь слезы – пища для души моей голодной,

Израненной, избитой, словно решето.

Я не жалею сам себя – не в этом дело, -

Меня не понимать гораздо проще всем.

Я лишь спасти хочу все то, что уцелело

От действия на сердце злобных теорем:

Тех ложных истин злое празднословье,

Всех, утверждавших в человеке ложь,

Что соблюдал я непреложно в слове,

В делах и мыслях, в шутку и всерьез.

Оставь меня рыдать за злобу будней,

За всех отступников и всех плененных злом…

Нет, этот плач – не рой слезинок скудных –

Он для души ранимой на Голгофу путь с Крестом.

22.11.98

Путник

Я стою у края дороги…

Хоть другого мне края

Вовек не видать. –

Я шагну в направление

Тихой свободы, -

Той, что будет меня

От уныния злого спасать.

Буду мучиться глиняной грязью,

Соскользну я с пути и в кювет угожу,

Но вскарабкаюсь снова,

А может, и дважды,

Но до края другого

Я слово свое вам скажу!

Я оставлю всю тленность,

Всю грязь – злобу века:

Все «стремление ввысь» –

Что, по сути, - направленность в зло…

Перестану печалиться об упреках,

Что принять мне от всех повезло.

Звательный падеж

Я в жизни своей понимаю все меньше и меньше:

От смерти своей веселей и отраднее мне…

Подумают люди: мол, на самоубийстве помешан, -

Не правы они, хоть въезжают в звезду на коне!

Люблю в этой жизни я боль испытанья и холод,

И чту я любовь и добро – покаяния свет.

Не сбить меня с толку, что плотью и мыслию молод;

Ведь нужно всегда находить на вопросы ответ!

Мне жалко того, кто себя непрестанно жалеет;

Мне скучно с таким, кто себя завсегда веселит.

Лечения ищет лишь тот, кто душою болеет:

Бесчувственный камень – ведь он никогда не болит.

Лишь брызги и пар, и смолы высмердевшей страданье,

От зол моих мыслю я страхи и вечную тьму, -

Туда привели грязных помыслов груды желаний,

Но я исхожденье из сора и радость приму!

Темно вам, темно… Но не видите тьмы вы упорно, -

Хотите во тьме этой жить сыто, праздно, тепло;

Меня не увидите вы хоть на башне водонапорной, -

Ведь сердце мое той же пакостью затекло.

Я в жизни своей понимаю все меньше и меньше, –

И здесь «лучше меньше да лучше» никак не сказать!

Мной честь и хвала, воздается страданий всех терни прошедшим.

Мне задано: «Medice, curete ipsum»* в дневник записать.

* «Medice, curete ipsum” – Врач, исцели себя сам.

Нашедший

Жилище мое среди чащи лесной,

Вдали от глухого и праздного мира.

Мой Праздник приходит лишь рано весной,

О нем и поет моя томная лира.

Затишье мое помогает услышать пение

На струнах души и в голосе мудрости, -

Здесь можно спастись от душевного злого затмения

Иль прочь уйти от разрухи, созданной глупостью.

Пристанище скорбной, израненной, грешной душе моей,

Не сразу нашел я тебя, мой мир средь войн:

Прошел до тебя я тысячу миль и полей,

Но выстрадать, странствуя, смог я покой.

4.12.98

Шторм

А он - мятежный просит бури…

М.Ю.Лермонтов

Мой кошелек в Венеции оставлен,

Корабль мой не проплыл сквозь риф,

На мой покой штормящий ад направлен,

Я на секунду в мысли не калиф…

В своей душе не разобрался я доселе, -

Хоть раздобыть по молю был готов:

Как маятник представились качели,

Протяжной лентой – лабиринт из слов.

Холодной смерти злое дуновенье

Костер раздует: в нем сгорит весна,

Но Свет подарит всем преображенье –

То, в чем отрада жизни допоздна!

Здесь кошелек оставленный не нужен –

Взамен его ты сердце обретешь,

И штормом злым не будешь ты простужен:

Сокровищ вечных царство соберешь!

За рифовым каминно-теплым морем,

Там, где заоблачного детства светлый сад,

Встречает сердце чистым испытаньем зори

И дарит словом – сладость, в зное – плащ прохлад.

00:11 16.12.98

Ключ

Я – начальник глубокой пещеры…

От подземного блеска вселеннего,

До заката на бисерном фоне химеры –

Все в блистаниях камня бесценного!

Я – хранитель всепрочного химии зодчества,

Архивариус стопроцентной ценности –

Мне возможно проникнуть внутрь камневодства

И узнать существо блесков драгоценности.

Нам великих пещер не видна череда, -

А хотелось бы к ним подступиться:

Поиск золота жизни – вот наша судьба, -

Камни, дайте сквозь вас нам пробиться!

Мы хотим холодеть, разбиваясь о лед,

Иль тонуть в хрустале закипевшем, -

Составлением денег для прав и свобод

Наша жизнь занимается спешно.

Стройный, праздничный, весенний

Мир в предгорном звоне луга!

В нем за миг идет забвенье,

За секунду – возрожденье

даже после хода плуга.

Сколь велико ты, творенье,

Сколь премудро и красиво, -

Здесь – Творца благоволенье

И хваление на диво!

Мы подходим к дражайшим селеньям –

Там весь мир из золота и камней.

Нас несет туда наших душ наводненье:

Золотая скала…маловата, что ж дальше за ней.

Дальше – больше: топазы и платина;

И алмазов великие россыпи, -

Не иссохнет веселия вечного братина!

Атакуйте ж богатств свободные подступы.

Для чего вам сражаться за то,

Что всегда от рождения было вашим.

Вам – всего драгоценного царства тепло –

То предстало пред солнцем погасшим.

Я – единственно верный наставник, -

Надеваю вам гордые цепи из злата,

Это – нашего царства порядок уставный -

Без него не видать вам восхода-заката.

Что же делать нам, заброшенным,

В эти смертные темницы?

Злобной ношей перекошены

Наши жаждущие лица, -

Мы томимся здесь пустынею,

Мы без вод и тени бродим:

Наш язык с гортанью пыльною

Слипся так, что звуки не исходят!

Струны нашей души пропоют нам о том,

Что на белом свету просто жизнью зовется.

Здесь – блистанье золота вечных хором, -

Холодящий ручей сквозь его не пробьется!

Я воззвание слышу из темных пещер

Всех опутанных вражьим плененьем, -

Они жаждут спасенья: стихов их размер,

Как слеза, сокрушит всех камней наважденье!

Здесь Всевышнего перст вдохновит тот ручей,

Ключ, размывший и мой каземат до развалин,

Крепче каяться будете: срам-казначей

Зла хранителя в бездну повалит!

Из горячей скалы, что в стране злых оков,

Заструился холодный источник…

Просвещает он ночи замерзший покров,

Он надежду всем дарит сияньем восточным.

И исходят из сумрака толпы людей,

Преклоняют колени пред милостью свыше –

Посрамлен был «хозяин дражайших камней»,

Ветер вольный седины премудрого старца колышет:

«Вы пришли в этот мир, разорвав тьму оков –

Встретьте утро вы пеньем весеннего луга,

Прославляйте Творца, просветившего темный покров,

Здесь взывания вашего к Милости Вышней заслуга!

Расходитесь теперь вы по всем городам,

И людей от уныний и скорбей спасайте –

Над всем сказано странствовать за дни по годам,

Лишь всегда вы хваленье Творцу воздавайте!»