Мария Пушкарева

Научный руководитель Н.В.Черных 

Художественное наследие Л. А. Гребнева

(Поэтическое творчество)

Южная Вятка – регион, где на протяжении многих столетий перемешивались русские, татарские и удмуртские поселенцы. Именно здесь, в зоне постоянного контакта разных культурных традиций и нашли себе пристанище гонимые властями приверженцы русского староверия. Они внесли очень весомый вклад в местную культуру.

По свидетельству специалистов, "ростки церковного раскола в пределах вятской епархии связаны с деятельностью видного книжника и писателя XVIII века епископа Александра"./1/ Позднее Южная Вятка стала местом переселения старообрядцев Севера и Поволжья. Они-то и способствовали формированию особой книжной культуры, бытовавшей в широких слоях вятского крестьянства. А на рубеже XIX-XX веков сложились предпосылки к возвышению села Старая Тушка в Малмыжском уезде "как староверческой столицы вятской федосеевщины"./2/

Первым исследователем, заговорившим о высокой вятской книжной культуре, был уроженец края Александр Ильич Кропанев. В 1969-1978 годах библиотека Академии Наук провела 4 экспедиции в Южную Вятку, а в 1978 году в Кировскую область приехали ученые Уральского государственного университета. Не без горечи участники экспедиции были вынуждены признать, что изменение в понятиях культуры и ее ценностей, произошедшее в результате революции, привело к массовому исчезновению памятников культуры. И там, где испокон веков бытовало трепетное отношение к книге (а порча ее почиталась за великий грех) в конце 70-х – начале 80-х годов пришлось услышать о целенаправленном уничтожении редких памятников письменности, о кражах и грабежах, обрушившихся на культовые здания, владельцев икон, книг, предметов прикладного художества.

Только благодаря экспедиционным работам Уральского государственного университета удалось спасти около 300 памятников рукописной и печатной книжности, которые отныне доступны для ученых, молодых специалистов и любителей древности.

Собранные коллекции позволили утверждать, что Южная Вятка – это один из регионов с богатой и развитой народно-поэтической традицией, поскольку среди находок, тесно связанных с богослужебными обрядами, нередки были тексты и даже целые сборники стихов.

Анализ сборников духовных стихов, найденных в Кировской области, показал, что они отличаются подбором сюжетов о конечных судьбах мира и человека. Но в ряду множества стихов "о смерти", "об антихристе", "о страшном суде", "о кончине смертной" попадаются и необычные. К ним отнесен и стих "О прекрасная весна", который исследователи приписывают Луке Арефьевичу Гребневу./3/

Констатируя, что деятельность вятского топографа-самоучки была разнообразной: иконописание, бронзовое литье, сочинение духовных стихов и историко-публицистических текстов – исследователи в печатных трудах упоминают только об одном стихотворении, якобы написанном Лукой Арефьевичем. Кроме того, они не объясняют, почему именно это произведение ему приписывают.

В своей работе я попыталась дать ответ на следующие вопросы:

1) Чем стихотворение "О прекрасная весна" выделяется среди других произведений по объему, лексике, сюжету, грамматическим особенностям, образной системе, особенностям стихосложения.

2) Опираясь на особенности стиха, попытаться найти его литературные прототипы.

Обстоятельная статья о духовных стихах вятского края была напечатана в восьмом томе ЭЗВ. По определению авторов, духовный стих – это "(своеобразный) отклик народной культуры на христианскую веру", своеобразные музыкально-поэтические "апокрифы", в которых народ "дорисовывал", наглядно воплощая картины и события библейской и евангельской жизни /4/.

Внебогослужебное пение в распространенных на Вятке общинах призвано было нести духовное содержание, укреплять в человеке веру, нравственно совершенствовать его.

В огромном разнообразии жанровых и стилевых разновидностей текстов духовных стихов специалисты выделяют несколько групп. В "старших" стихах преобладают эпические традиции. Для них характерна неторопливость, развернутость повествования, использование сказочных и былинных формул. Сюжетной основой их были библейские и житейские тексты.

"Младшие" или "новые" стихи связаны с русским религиозным расколом. Реформы, которые начинались в XVII веке, ревнители старой веры мыслили как напасти антихриста, поэтому в народных стихах развивалась тема спасения, бегства от мира, пустынничества. Своеобразен круг стихов, связанных с разъяснениями правил поведения верующих христиан в быту. И еще к одной группе отнесены так называемые "мистические песни", возникшие в XIX веке, которые представляли собой переделки народных песен.

Приведенные в статье примеры духовных стихов позволяют предположить, что текст, приписываемый Луке Арефьевичу Гребневу, выражает не столько религиозные взгляды, сколько душевные переживания самого автора. По особенностям стихосложения к гребневскому тексту близки "Стих о грешнике", "Стих утешение младенцу" и "Стих о новоначальном иноке". Эту группу исследователи относят к произведениям виршевого типа с парной рифмой и датируют XVIII-XIX веками /5/. Словарь русской литературы объясняет значение слова "вирши" (от латинского birsus – стих). Так в XVII-XVIII веках на Украине называли первоначально стихи духовного, религиозного содержания, а позже и стихи на светские темы, близкие по форме к рифмованной прозе, без определенного стихотворного размера, но с обязательной рифмовкой в конце. В дальнейшем вирши писались с одинаковым числом слогов.

В перечисленных произведениях проявляются черты взаимодействия духовных стихов с традиционной жанровой основой песен.

Вечер со другом сидел,

Ныне зрю смерти предел.

О горе мне, горе великое!

Последняя строка является своеобразным рефреном, которым заканчивается каждая строфа.

Здрав буди, о прекрасный сыне.

Иисусе сладкий крыне,

Люли, люли, люли, люли, люли, о любезный сыне мой" /6/

Тут же мы видим сочетание черт собственно духовного стиха с колыбельной песней – "баюканье" "люли, люли…".

Особое внимание следует обратить на "Стих о первоначальном иноке", поскольку в нем мы 

 наблюдаем ту же ритмическую структуру, что и в гребневском стихе.

О прекрасная весна,

Сколь приятна нам была

Теперь тебя уж нет

Прошу выслушать мой слог

Кой в печали сложить смог

Во тёмных во лесах. /7/

Автор статьи Мария Александровна Валовая утверждает, что это своеобразные монастырские "вирши", каким-то образом попавшие в старообрядческую среду.

Нужно отметить, что и в данном произведении, и в гребневском стихе строфа имеет трехчастную структуру, где две части зарифмованы. Сочетания ударных и безударных слогов в двух первых частях полностью идентичны, только в стихотворении "О прекрасная весна" более жесткий ритм звучания 5-й строки, тогда как в "Стихе о новоначальном иноке" просто сокращено количество безударных слогов в самом начале. Таким образом, можно предположить, что в исследуемом стихе использована форма, присущая древней виршевой поэзии XVIII века, которая в свою очередь была унаследована от поэзии века XVII.

Преподаватель Вятского государственного педагогического университета и знаток литературы XVIII века Лидия Николаевна Лузянина высказала предположение, что стих "О прекрасная весна" по лексике и стилистике скорее всего относится к поэзии карамзинско-дмитриевского ареала. Это заставило нас обратиться к монографическим статьям и хрестоматиям, посвященным литературе XVIII века.

Во вступительной статье к полному собранию стихов И.И. Дмитриева говорится о том, что поэт сформировался в атмосфере литературной борьбы с классицизмом в 1770-е – 80-е годы. Именно в это время в России расцвел жанр любовной песни. В сентиментально-любовных произведениях литературы конца XVIII века, в том числе и в романах Дмитриева, использовались особые словесно-изобразительные средства: достаточно частое употребление местоимения "О!", выражений "цветочки", "нежное сердце", "сладость" и так далее. Для полной убедительности мы попытались выявить наиболее характерные особенности поэтического языка Дмитриева, взяв за основу сборник его стихов серии "Библиотека поэта". Помимо междометий Иван Иванович использует риторические вопросы и обращения к образам природы. Например, "Ликуй весна, краса природы!", "Тише, ласточка болтлива", или "О вы, прекрасные зеленые места! Куда девалася днесь ваша красота…".

В стихотворении "О прекрасная весна" для выражения собственных мыслей автор обращается к образам весны и зимы, использует междометия ("О", "Ох ты"), риторические вопросы ("Сподевалася куда", "Что же ты не звенишь…"). Также как и в произведениях Дмитриева, в стихе, приписываемом Луке Гребневу, мы видим особую грамматическую форму прилагательных и причастий (веточки плачевны, дни прешедше, зима холодна и т.д.).

Обращает на себя внимание выражение "ветрена Фортуна", которое, по мнению М.А.Валовой, не могло быть использовано поэтом начала XX века как устаревшее. Оно является ориентиром литературы века XVIII. Действительно, этимологический словарь русского языка М.Фасмера фиксирует появление слова "фортуна" уже у Феофана Прокоповича и Петра I. Однако в словаре русского языка Российской Академии, изданном в 1822 году, этого слова нет. Зато оно вошло в церковный словарь 1794 года.

Таким образом, невольно напрашивается вывод о том, что знаток и издатель староцерковных книг Лука Арефьевич Гребнев, живший в начале XX века, вполне мог использовать в своей лексике встречающееся в богослужебной литературе слово "фортуна". Это допустимо еще и потому, что в рукописных старообрядческих стихарниках нередки, а значит и привычны произведения поэтов XVIII - начала XIX веков.

Можно ли с полной уверенностью утверждать, что образцом для стилизации Гребневу послужило творчество Дмитриева? В "Полном собрании стихов" поэта мы не нашли ни одного стихотворения, ритмически организованного так, как у Луки Арефьевича. Интересно, что все сделанные Дмитриевым переложения псалмов, в отличие от образцов любовной лирики, написаны чаще всего четырехстопным ямбом и имеют строгую парную или перекрестную рифму. Они величавы и торжественны и не допускают слов и словосочетаний бытового характера.

В стихотворении "О прекрасная весна" налицо смешение стилей. Более того, мы наблюдаем использование диалектных грамматических (теперь – тепере), словообразовательных (сподевалася) и фонетических (сколь, с матерми) форм.

Монография по русскому языку XVIII века фиксирует употребление диалектных форм в литературном языке петровского времени. Заслуга же выдающихся писателей века заключалась в том, что они "создали образцы употребления языка своего народа". А значит, Дмитриев, один из самых известных поэтов конца XVIII века, не мог использовать диалектных форм слов. И литературный образец для Гребнева следует искать в поэзии первой половины XVIII века. Можно предположить, что это был Александр Петрович Сумароков (1717-1769 г.г.). Он застал еще годы царствования Петра I.

Александр Петрович не обладал той образованностью, которая отличала Тредиаковского и Ломоносова, и в своем творчестве пользовался обычным разговорным языком. Кроме того, известно, что Сумароков писал духовные оды.

В хрестоматии по русской литературе XVIII века приведено такое стихотворение:

Уж прошел мой век драгой,

Миновался мой покой,

И веселье скрылось.

Мне противны жизнь и свет,

Для меня забавы нет,

Всё переменилось… /8/

Все стихотворение разделено на десятистрочные строфы, в которых первые шесть строк имеют ритмическую организацию, очень напоминающую гребневское стихотворение. Если это произведение Сумарокова отражает ритмический и рифмический поиск русской поэзии первой половины XVIII века, то она и должна стать литературным образцом для Л.А.Гребнева.

Нельзя отрицать и то, что стих "О прекрасная весна" имеет черты присущие и поэзии сентиментализма. А также можно предположить, что трехчастная форма стихотворения отражает традицию песенного жанра, когда ритмический рисунок припева либо рефрена изменяется относительно запева.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. К истории книжной культуры Южной Вятки: полевые исследования. – Л. – 1991.

2. Очерки русской культуры XVIII века / Под ред. Б.А.Рыбакова. – М. – 1985.

3. Хрестоматия по русской литературе XVIII века / сост. Кокорев А.В. – М. – 1965.

4. Полное собр. Сочинений А.П.Сумарокова. ч.VIII. – 1787

5. Сумароков А.П. Избранные произведения. – Л. – 1957.

6. Советский энциклопедический словарь // под ред. А.М.Прохорова. – М. – 1987.

7. Валовая М.А., Поздеев В.А. Духовные стихи ЭЗВ: Откуда мы родом. В 10 томах. Том VIII: Этнография, фольклор. – Киров. – 1998., с. 476-497

8. КОМК 307 12 Стихарник

9. Дмитриев И.И. Полное собр. Стих. – М. – 1967

10. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 томах. Т.IV. – М. 1973

11. Словарь Академии Российской по азбучному порядку. – СПб., - 1822

12. Церковный словарь и истолкования речений словенских древних, також иноязычных без перевода положенных в священном писании и других церковных книгах… - СПб. - 1794

 2001

Особенности устного выступления

Овидия Михайловича Любовикова

Кировчанам старшего поколения поэт-фронтовик Овидий Михайлович Любовиков запомнился не только как автор пронзительных стихов о войне, но и как мастер устных выступлений.

Недавно сотрудниками Центра документации новейшей истории было выявлено несколько стенограмм заседаний с участием Овидия Михайловича. Эти документы помогли понять, как поэту удавалось удерживать внимание слушателей в течение всего своего выступления.

"Словарь современного русского языка" называет "оратором" лицо, произносящее речь, человека, обладающего даром речи. Наука об ораторском искусстве – риторика – известна со времен Эллады, и свыше двух тысяч лет она является одним из основных предметов в школах многих стран. Однако в учебных заведениях нашей страны риторика практически не преподается вот уже более 80 лет. Может быть, поэтому в наше время встретить человека, обладающего способностью "красиво говорить", - большая редкость. А жаль, поскольку это умение высоко ценилось и ценится в настоящее время.

Цель моей работы заключается в том, чтобы выяснить, использовал ли кировский поэт Овидий Михайлович Любовиков в своих устных выступлениях выработанные риторикой приемы воздействия на мысли и чувства слушателей.

По законам ораторского искусства каждое публичное выступление должно иметь строгую композицию. Многое зависит от начала речи. Первые слова выступающего должны привлечь слушателей, "зацепить внимание". Стенограммы выступлений О.М.Любовикова свидетельствуют о том, что поэт понимал важность вступления в композиции речи и шел на контакт с аудиторией сразу, ярко и смело. Выступая перед участниками областной конференции в феврале 1971 года, он говорит об обычных вещах, но при этом использует лексику разных стилей: "Для встречи с учащимися техникума писатели приехали в город Халтурин, и когда они вошли в зал, оркестр во всю мощь медных труб грянул приветственный марш". Слово "грянул" в этом предложении сразу же вызывает в воображении слушателя комичную сцену: уважаемые писатели испуганно вздрагивают от внезапного громоподобного звучания оркестра. Комичность ситуации усиливает следующая фраза: "Наши товарищи чуть с ног не попадали от такого приветствия". Далее следует воспоминание о том, как писательскую делегацию встречали в колхозе "Искра": "Приехали в колхоз "Искра", нас встречают девушки вот с таким караваем – попробуйте после такой встречи отработать ее". В этом случае фраза интересна тем, что поэт наполняет привычное понятие дополнительным смыслом. Каравай при встрече выражает особый почет и уважение хозяев к гостям. Здесь у Овидия Михайловича он – своеобразное мерило труда, который должны затратить писатели. Следующая фраза содержит помимо определенной доли смешного упрек в адрес организаторов подобных торжественных встреч: "Или в Яранске. Выступают читатели и произносят слова, после которых хоть поэту впору подбирать подходящий пьедестал".

Яркое и оригинальное вступление подводит слушателя к главному тезису выступления: "Все это сказано для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, как велика ответственность писателя, работающего в стране, которая справедливо считается самой читающей страной в мире. Как велика ответственность трудиться для народа, который любит и понимает литературу".

Создание комической ситуации – не единственный прием, активизирующий внимание слушателей. По-другому начинает свое выступление Овидий Михайлович на пленуме творческих коллективов области в апреле 1987 года. В самом начале своей речи он заставляет аудиторию задуматься над смыслом известной каждому строчки стихотворения: "Духовной жаждою томим". "Я могу признаться, что с детства знаю наизусть пушкинского "Пророка", я никогда раньше не останавливал свое внимание на этой первой строчке. А вот нынче, когда мы отмечали день памяти Пушкина, я прочитал это стихотворение заново и вдруг остановился и подумал: "Не жаждой благополучия, не жаждой даже счастья, а духовной жаждою томим".

Любопытно, что далее в один ряд с пушкинской строкой он ставит строчку из революционного марша "Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе…" и знаменитое стихотворение Н.Заболоцкого "Не позволяй душе лениться". Если говорить честно, то все три приведенные Любовиковым стихотворения имеют в виду разные вещи. У Пушкина речь идет о божьем даре, о необыкновенном стремлении человека к высокому, чистому, возвышенному. В революционной песне – о самоотверженной жизни во имя идеи освобождения народа. У Заболоцкого – о необходимости самовоспитания и самоусовершенствования. Может ли мы упрекнуть Овидия Любовикова в том, что он исказил смысл стихотворений Пушкина и Заболоцкого?

Воспоминания современников, его собственные стихи убеждают нас в том, что Овидий Михайлович был очень искренним, очень честным, очень принципиальным человеком. И в данном случае для коммуниста Любовикова самым высоким, чистым и возвышенным в жизни была революция, а самым правильным воспитанием – подчинение всех сил, всей энергии человека идеям коммунизма. Вот поэтому о нравственном здоровье человека и о нравственном здоровье общества он считает возможным и должным говорить на пленуме, посвященном 70-летию революции Октября.

Как правило, в своих речах Овидий Михайлович касается очень серьезных тем о гражданской позиции писателя, о поиске новых героев, об особенностях писательского труда, о трудных взаимоотношениях писателя и издателя и так далее. И при всем этом стенограммы речей поэта нередко фиксируют одну и ту же реакцию слушателей – "оживление в зале". Как же ему это удается? На выступлении перед творческими работниками в 1972 году Овидий Михайлович поднял очень важный вопрос о повышении требовательности людей искусства к себе и своему творчеству. Поэт прямо и категорично высказывает личные симпатии и антипатии: "Мне не симпатичны люди искусства, про которых говорят, что они бронзовеют на ходу. Мне симпатичны люди искусства, которые отличаются высокой требовательностью к себе, в которых постоянно живет чувство неудовлетворенности, неспокойствия". Поэт аргументирует свою мысль ссылкой на авторитет: "Пьесу я кончил… Вышло не ахти. Вообще говоря, я драматург неважный". Это – Чехов о "Чайке". Пафосу высказывания и некоторой резкости суждения Овидий Михайлович неожиданно противопоставляет пример совершенно противоположного смысла да еще и с использованием заниженной лексики: "Возможно, мне могут возразить и напомнить, как великий поэт, завершив свою бессмертную трагедию, воскликнул: "Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!".

Наука риторика выработала свои логические формы изложения. По закону "исключенного третьего" истинно или само высказывание, или его отрицание. В данном конкретном случае поэт не нарушает строгий закон, а, напротив, использует его, во-первых, в качестве "зацепляющего крючка" для активизации внимания аудитории, а во-вторых, для того, чтобы усилить основную мысль.

Он разъясняет слушателям, что противоречия между примерами нет: "Но это восклицание в праздник, в рукописи поставлена последняя точка, а если обратиться к будням, к черновикам, глаза имеющий увидит предельную взыскательность, строгость к себе самой высшей пробы". Устранив видимое противоречие, Овидий Михайлович подводит слушателя к главному тезису выступления: "Самодовольство на пути автора – это вроде волчьей ямы, угодив в которую, не скоро выберешься. И наоборот – чувство неудовлетворенности – это отличный ускоритель".

Одним из самых излюбленных у писателя можно назвать прием "интеллектуального сопереживания", когда оратор излагает свою точку зрения и как бы "публично" мыслит, то есть вслух, при всех. А слушатели следят за его рассуждениями и совершают ту же мыслительную работу, включаясь в процесс творческого восприятия. Показательным в этом отношении можно считать выступление на собрании художественной интеллигенции в 1983 году: "Я когда слушал Тамару Ивановну, я с завистью думал, как много ей дано, у нее есть и слово, и интонация, и жест, а вот у нас, у грешных писателей, есть только слово и больше ничего. И горевал так до тех пор, пока не вспомнил, что этих самых слов в толковом словаре русского языка немного-немало все-таки 94 тысячи и каждый пишущий может обладать этим богатством, так стоит ли прибедняться. Было бы что сказать, было бы что за душой". Незаметно для слушателя Овидий Михайлович доказывает неоспоримость много раз повторяемой и, может быть, поэтому потерявшей остроту мысли: писатель – это, прежде всего, человек с богатым жизненным и духовным опытом и что в руках писателя оружие огромной силы – слово.

Для убеждения слушателей, утверждает наука риторика, важно использовать аргументы. В этом случае поэт обращается еще и к авторитету Твардовского: "И, как говорил Александр Твардовский, -

Все есть слова, при каждой сути,

Все, что зовут на бой и труд,

Но, повторяемые всуе, теряют вес,

Как мухи мрут".

Опытный оратор огромное значение придает концу речи. Заключительные части большинства выступлений Овидия Любовикова, независимо от аудитории и содержания основных тезисов, характерны для так называемых митинговых речей. Они не только воздействуют на эмоциональную сферу слушателей, но и побуждают к действию.

Возьмем, к примеру, выступление поэта в июне 1981 года. Верный своей обычной манере удерживать внимание слушателя неожиданными, парадоксальными и не лишенными юмора ситуациями, Овидий Михайлович смело сочетает разговорный и публицистический стили: "Пушкин очень и очень современный. Когда на одном литературном вечере я об этом сказал, мне потребовали доказать, и я сказал: "Только что запустили космический корабль "Союз", а Александр Сергеевич Пушкин в свои годы написал: "Друзья мои, прекрасен наш союз". Но если серьезно, то через годы и десятилетия наших сердец достигает и вызывает у них живой отклик мудрое, проникновенное слово поэта: "Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы". На мой взгляд, это очень, как мы сейчас говорим, партийное заявление, ибо нет долга для человека выше, чем жить во имя благоденствия Отечества своего".

Несмотря на то, что в своих выступлениях поэт-фронтовик очень умело использовал юмор, разговорную речь, бытовизмы, его речи поражают высоким гражданским смыслом, глубоко понимаемым чувством долга перед читателями, перед современниками, перед теми, кто жизнью заплатил за победу в Великой Отечественной войне: "Мы всегда в долгу перед современниками. Мы всегда в долгу – и об этом непозволительно забывать! – перед теми, чьи имена сегодня высечены на камне, чьи имена в сердце благодарной Родины". Эмоциональный накал лозунговых призывов он еще более усиливал своим стихотворением, в котором сконцентрированы и острая боль воспоминаний, и торжественность клятвы:

На той войне был скоротечен

Прощанья скорбный ритуал.

Как помню, по шпаргалке речи

Комбат над гробом не читал.

Но над могилою – три залпа,

Три грома, три огня подряд,

И пили мы до дна и залпом

Всю горечь горькую утрат.

Пусть каждый знал – прицельный выстрел

Его подкосит, может быть, -

Клялись безмолвно, зубы стиснув,

Дожить за павших, долюбить.

Железной хваткою за грудки

Та клятва до сих пор берет,

Спать безмятежно до побудки

И жить в полсилы не дает.

Исполнить долг не просто право,

Всей шкурой чувствуя при том,

Что к жизни дня нам не прибавит

Ни бой, ни даже сам местком!

Не покидай меня, забота,

В крутые наши времена –

Какою быть должна работа,

Любовь какою быть должна!"